Вы здесь

Главная » Издания и публикации » Отраслевые СМИ » Журнал «Отечественные архивы»

«Если же о чем я и жалею… то лишь о том, что сам не снял своей кандидатуры раньше».

Письма Г.Ф. Церетели к С.А. Жебелёву о выборах в действительные члены АН СССР. 1928–1931 гг.

Ключевые слова: письма, выборы в действительные члены Академии наук СССР, репрессии, Архив РАН, Санкт-Петербургский филиал Архива РАН, Жебелёв С.А., Церетели Г.Ф.

Публикации документов

УДК 930.25(093)+929
 

В истории Российской академии наук императорский период окончательно завершился не в 1917 г., а в 1927 г., когда в марте–мае состоялись выборы в действительные члены по прежней, дореволюционной модели, а 18 июня 1927 г. уже был принят новый устав академии. Государство было заинтересовано в том, чтобы не только ее «советизировать» за счет новых членов-коммунистов или лояльных беспартийных, но и полностью поставить деятельность АН СССР под собственный контроль. В этой связи процедура выдвижения в члены-корреспонденты и действительные члены академии претерпела значительные изменения: право выдвижения получили научные и общественные организации, а кандидатуры активно обсуждались в советской печати.

Попытки избрания в обновленную АН в 1928–1929 гг. представителей «старой» науки – имперской традиции, в частности, историка искусства Д.В. Айналова[1], историка М.К. Любавского[2], освещены в литературе, однако немало источников о выборах других ученых еще ожидают изучения. Среди тех, кого следует назвать в данном контексте в первую очередь, – крупнейший филолог-антиковед, папиролог Григорий (Григол) Филимонович Церетели (1870–1938/1939[3]), окончивший в 1893 г. историко-филологический факультет Санкт-Петербургского университета, труды которого по истории греческого письма и литературы, культуре Древней Греции, переводы греческих авторов издавались регулярно до революции. Так, например, им были выпущены два тома папирусов из берлинского собрания (1900, 1904 гг.), в соавторстве с С.И. Соболевским – два альбома греческих рукописей из коллекций, хранящихся в Москве и Санкт-Петербурге (1901–1913 гг.), а уже после 1917 г. вместе с О.О. Крюгером и П.В. Ернштедтом – папирусы из русских и грузинских собраний (1925–1935 гг.)[4].

Биография Г.Ф. Церетели, его вклад в науку обстоятельно раскрыты в ряде работ[5], эпистолярное же наследие ученого еще только вводится в научный оборот, например его письма к сестре жены, известному антиковеду М.И. Максимовой[6]. Между тем письма ученого к другим корреспондентам позволяют исследовать ряд разнообразных проблем, в частности инкорпорацию ученых дореволюционной школы в новую советскую академию, в которой ученый перестал быть сакральной фигурой и его можно заменить выдвиженцем, угодным властям.

Судьбы коллег Г.Ф. Церетели, выдающихся историков и филологов, принадлежавших, как и он, к поколению 1860‑х гг., сложились по-разному. Так, Н.Я. Марр и Ф.И. Щербатской с готовностью приняли новую власть; М.И. Ростовцев вынужденно покинул Россию; С.А. Жебелёв и Б.А. Тураев не выступали открыто против новой власти, но и не стремились к сотрудничеству с ней; иные, как, например, С.Ф. Ольденбург, решились на тяжелую роль посредника между старыми традициями и новой реальностью. Г.Ф. Церетели не принадлежал ни к сторонникам, ни к активным противникам советской власти. Он неоднократно подвергался репрессиям. В 1919 г. арест, начавшийся 23 ноября, продлился примерно полгода, и 24 мая 1920 г. ученый уже был на свободе; 8 февраля 1931 г. он арестован вновь «во время общесоюзной кампании против “вредительства” и “кондратьевщины” и просидел в тюрьме более полугода»[7]. Попытки сохранить верность науке и скрыться от тяжелой действительности на Кавказе оказались тщетными: финал его жизни все равно оказался трагичным – третий арест в 1938 г. и безвестная гибель.

В Санкт-Петербургском филиале Архива Российской академии наук (СПбФ АРАН) в личном фонде специалиста в области античной истории, эпиграфики, археологии и классической филологии Сергея Александровича Жебелёва (1867–1941)[8] сохранились письма к нему Г.Ф. Церетели, охватывающие несколько десятилетий дружбы и сотрудничества (319 листов за 1898–1931 гг.)[9]. Подавляющая их часть относится к дореволюционному периоду и требует самостоятельного изучения. Для данной публикации отобраны все письма за 1928–1931 гг., в той или иной степени отражающие выдвижение Г.Ф. Церетели в действительные члены АН СССР. Жебелёв, выпускник историко-филологического факультета Санкт-Петербургского университета (1890 г.), в 1904–1927 гг. его профессор (в 1919 г. ректор) (в конце 1920‑х гг. удален из альма-матер как «неподходящий социальный элемент»[10]), в 1927 г. был избран действительным членом АН СССР. После гонений на протяжении двух последующих лет в рамках наступления на старые научные кадры[11] Жебелёву пришлось занять более лояльную позицию – написать работу в русле официальной идеологии[12]. С 1927 г. он руководил изучением античности Северного Причерноморья в Государственной академии истории материальной культуры (с 1937 г. Институт истории материальной культуры АН СССР). В 1941 г. ученый остался в осажденном Ленинграде и до конца жизни возглавлял оставшиеся в городе академические учреждения.

В отобранных к публикации письмах обсуждаются обстоятельства выдвижения и снятия кандидатуры Г.Ф. Церетели С.А. Жебелёвым на выборах в сентябре 1928 г. – феврале 1929 г. и 1930 г. Академик Жебелёв являлся членом трех выборных комиссий на выборах 1928 г. и посему активно участвовал в гласных и частных обсуждениях тех или иных кандидатов. Так, В.И. Вернадский в дневнике за тот год отметил 16 сентября: «Был Жебелёв. С ним об Академии и выборах Радлова. С.Ф. [Ольденбург] резко против…»[13] (Речь в данном фрагменте идет о философе и филологе Э.Л. Радлове, который под напором пропагандистской кампании был вынужден снять свою кандидатуру.) И далее от 25 ноября: «Был С.А. Жебелёв. С ним об академических делах. Он стоек и спокоен. Не идет на сегодняшнее торжество – 200‑летие типографии [Академии наук]. С.Ф. [Ольденбург] отсоветовал: какое-нибудь может быть оскорбление от “рабочего”»[14]. Выборы 1928–1929 гг. оказались скандальными, и Церетели с двумя арестами едва ли мог претендовать на победу; кроме того, собственно факт его выдвижения мог дополнительно скомпрометировать самого С.А. Жебелёва, отношения которого с советской властью были очень напряженными. Соперничать на выборах 1930 г. с А.В. Луначарским и В.П. Волгиным было бесперспективно.

Трудно сказать, под влиянием каких именно обстоятельств сложилась судьба выдвижения Г.Ф. Церетели в действительные члены АН СССР и снятия его кандидатуры[15]. Возможно, свою роль сыграла кампания Э.Л. Радлова.

История с выдвижением кандидатуры профессора Церетели в действительные члены АН СССР получила продолжение в 1937 г. Об этом свидетельствуют документы фонда Управления кадров Российской академии наук, хранящегося в АРАН. Речь идет о так называемом выборном досье Г.Ф. Церетели[16]. Оно открывается выпиской из протокола заседания ученого совета Института языка, истории и материальной культуры им. академика Н.Я. Марра Грузинского филиала АН СССР от 17 июня 1937 г. Заседание проходило под председательством директора института, профессора С.Н. Джанашии. Участники заслушали и утвердили докладную записку историка И.А. Джавахишвили о научных трудах и заслугах профессора, члена-корреспондента АН СССР Г.Ф. Церетели для представления его кандидатуры в действительные члены АН СССР. Кроме того, как значится в протоколе, ученый совет решил обратиться в Грузинский филиал АН СССР с просьбой поддержать кандидатуру Г.Ф. Церетели[17].

Вслед за выпиской из протокола в деле отложились: curriculum vitae на трех листах, список работ на шести листах (всего 72 наименования)[18], а также стандартная докладная записка (на девяти листах), которая более подробно, чем curriculum vitae, называет основные вехи жизненного и научного пути кандидата[19]. В ней отмечается важность основных работ Церетели для папирологии, неоднократно подчеркивается международное признание высокого уровня его трудов, для чего приводятся ссылки на публикации российских и зарубежных филологов-классиков и папирологов (Ф. Билабель, У. Вилькен, Л. Кастильони, Г. Омон, М. Сан-Николо, И. Толстой, В. Шубарт и др.). Завершается записка характеристикой личных качеств кандидата: «…обладает также редким качеством, почти юношеской энергией и энтузиазмом в научной работе, которая, несмотря на возраст, нисколько не ослабела, а проявляется вполне интенсивно и по сей день. Это обстоятельство дает основание быть уверенным, что с избранием Г[ригория] Ф[илимоновича] в действительные академики Всесоюзная академия наук приобретет ценного и активного исследователя»[20].

Последний документ, демонстрирующий связь Г.Ф. Церетели и АН СССР, – его письмо в отдел кадров АН – датируется 24 марта 1938 г. В нем говорится об отправке материалов, затребованных Академией наук: curriculum vitae, список трудов и анкеты. Г.Ф. Церетели обращает внимание адресата (тов. Веселовский[21]) на то, что аналогичные документы были уже переданы Грузинскому филиалу Академии наук. Здесь же указан адрес, по которому Г.Ф. Церетели жил и работал (Тбилиси, Метехский подъем, 1, Музей Метехи), и его звание: заслуженный профессор Тбилисского университета[22].

24 мая 1938 г. Г.Ф. Церетели был вновь арестован по ложному обвинению в шпионаже и контрреволюционных действиях[23] и погиб в заключении.

Текст передан согласно Правилам издания исторических документов в СССР (1990 г.). Поскольку все публикуемые документы находятся в одном деле, полный шифр дан лишь в первом документе, в остальных приведены только листы.
 

Вступительная статья, подготовка текста к публикации
и комментарии В.Г. АНАНЬЕВА, М.Д. БУХАРИНА.

 

Список литературы

  1. Ананьев В.Г., Бухарин М.Д. «Необходим археолог или историк искусства»: Д.В. Айналов на выборах в АН СССР в 1928 г. // Вестн. МГУ. Сер. «История». 2020. № 5. С. 48–65.

  2. Андреева Е.В. Выборы в АН СССР в 1928–1929 гг. и М.К. Любавский // Петербургские исследования. 2016. № 6. С. 184–195.

  3. Виноградов Ю.А. Мария Ивановна Максимова и семья Церетели // Новый Гермес. Вестн. античной истории, археологии и классической филологии. 2016. № 8. С. 261–293.

  4. Данелия Ф.Д. Г.Ф. Церетели – ученый-источниковед // Отечественные архивы. 2001. № 4. С. 37–43.

  5. Канчавели Н. «От правды… не отступал я никогда»: Штрихи к портрету Г.Ф. Церетели // Литературная Грузия. 1988. № 7. С. 193–208.

  6. Каухчишвили С.Г. Г.Ф. Церетели. Тбилиси, 1969.

  7. Тункина И.В. «Дело» академика Жебелёва // Древний мир и мы: Классическое наследие в Европе и России: альм. СПб., 2000. Вып. II. С. 116–161.

  8. Фихман И.Ф. Григорий Филимонович Церетели (1870–1939) // Древний мир и мы: Классическое наследие в Европе и России: альм. СПб., 2000. Вып. II. С. 207–217.

  9. Фихман И.Ф. Из истории папирологии в Ленинградском отделении Института востоковедения АН СССР // Письменные памятники и проблемы истории культуры народов Востока. XIII Годичная научная сессия ЛО ИВ АН СССР (краткие сообщения). Октябрь 1977 г. М., 1977. С. 121–124.

  10. Фихман И.Ф. Г.Ф. Церетели в петербургских архивах: Портрет ученого // Архивы русских византинистов в Санкт-Петербурге / под ред. И.П. Медведева. СПб., 1995. С. 226–256.

  11. Фихман И.Ф. Г.Ф. Церетели и П.В. Ернштедт: Из истории русско-грузинских научных связей // Византиноведческие этюды. Тбилиси, 1978. С. 99–104.

 

[1] Ананьев В.Г., Бухарин М.Д. «Необходим археолог или историк искусства»: Д.В. Айналов на выборах в АН СССР в 1928 г. // Вестн. МГУ. Сер. «История». 2020. № 5. С. 48–65.

[2] Андреева Е.В. Выборы в АН СССР в 1928–1929 гг. и М.К. Любавский // Петербургские исследования. 2016. № 6. С. 184–195.

[3] Дата и обстоятельства смерти ученого в точности не установлены. Так, в литературе приводится ссылка на архивный документ (АП РФ. Ф. 3. Оп. 24. Д. 419. Л. 83), согласно которому он скончался 12 сентября 1938 г. (См.: Филимонов В.А. Антиковеды – авторы «Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона» в коммуникативном пространстве Н.И. Кареева // Диалог со временем. 2012. № 41. С. 159.) По официальной справке Министерства государственной безопасности Грузии – 20 октября 1939 г. (См.: Данелия Ф.Д. Г.Ф. Церетели – ученый-источниковед // Отечественные архивы. 2001. № 4. С. 43.) Согласно специализированному биобиблиографическому словарю – осенью 1939 г. (См.: Люди и судьбы: биобиблиогр. слов. востоковедов – жертв политического террора в советский период (1917–1991) / изд. подг. Я.В. Васильков, М.Ю. Сорокина. СПб., 2003. С. 403.)

[4] Церетели Григорий (Григол) Филимонович // БРЭ. М., 2017. Т. 34. С. 310.

[5] Каухчишвили С.Г. Г.Ф. Церетели. Тбилиси, 1969; Фихман И.Ф. Из истории папирологии в Ленинградском отделении Института востоковедения АН СССР // Письменные памятники и проблемы истории культуры народов Востока. XIII Годичная научная сессия ЛО ИВ АН СССР (краткие сообщения). Октябрь 1977 г. М., 1977. С. 122–123; Он же. Г.Ф. Церетели и П.В. Ернштедт: Из истории русско-грузинских научных связей // Византиноведческие этюды. Тбилиси, 1978. С. 99–104; Он же. Г.Ф. Церетели в петербургских архивах: Портрет ученого // Архивы русских византинистов в Санкт-Петербурге / под ред. И.П. Медведева. СПб., 1995. С. 226–256; Он же. Григорий Филимонович Церетели (1870–1939) // Древний мир и мы: Классическое наследие в Европе и России: альм. СПб., 2000. Вып. II. С. 207–217; Канчавели Н. «От правды… не отступал я никогда»: Штрихи к портрету Г.Ф. Церетели // Литературная Грузия. 1988. № 7. С. 193–208; Бакарадзе А. «Только одна наука радует меня» // Там же. 1989. № 8. С. 205–225; Данелия Ф.Д. Г.Ф. Церетели – ученый-источниковед… С. 37–43; Виноградов Ю.А. Мария Ивановна Максимова и семья Церетели // Новый Гермес. Вестн. античной истории, археологии и классической филологии. 2016. № 8. С. 261–293; Чепель Е.Ю. Из истории отечественной папирологии: подготовка к изданию частных писем на папирусах в переписке Г.Ф. Церетели и П.В. Ернштедта // Вестн. древней истории. 2018. Т. 4 (78). С. 988–1010.

[6] Виноградов Ю.А. Из писем Г.Ф. Церетели к М.И. Максимовой // Новый Гермес. Вестн. античной истории, археологии и классической филологии. 2017. № 9. С. 58–68.

[7] Фихман И.Ф. Г.Ф. Церетели в петербургских архивах: Портрет ученого… С. 239–240.

[8] Фролов Э.Д. Жебелёв Сергей Александрович // БРЭ. М., 2007. Т. 9. С. 744–745.

[9] СПбФ АРАН. Ф. 729 «Жебелёв Сергей Александрович (1867–1941), историк-эллинист, археолог, филолог-классик, академик АН (1927)». Оп. 2. Д. 133. Л. 1–319.

[10] Фролов Э.Д. Традиции классицизма и петербургское антиковедение // Проблемы истории, филологии, культуры. 2000. Вып. 8. С. 61–83.

[11] См.: Тункина И.В. «Дело» академика Жебелёва // Древний мир и мы: Классическое наследие в Европе и России... С. 116–161.

[12] Речь идет о работе «Последний Перисад и скифское восстание на Боспоре» (1932–1933 гг.), в основе которой гипотеза о том, что предводитель восстания скифов против боспорского царя Перисада Савмак был рабом, а выступление – мощным движением рабов-скифов против их эксплуатации.

[13] АРАН. Ф. 518 «Вернадский Владимир Иванович (1863–1945), геолог, минералог, кристаллограф, геохимик, историк науки, ординарный академик АН (1912)». Оп. 2. Д. 14. Л. 44.

[14] Там же. Л. 46.

[15] ОР РГБ. OR Ф. 178.1 № 6647.20. (Академия наук СССР. Рекомендации кандидатам в действительные члены Академии наук СССР в 1928–1929 гг. и отзывы об их научной деятельности. 1928–1929 гг. № 20: О.Д. Хвольсон, Г.В. Хлопин, П.К. Худяков, Г.Ф. Церетели, C.А. Чаплыгин, Н.Ф. Чарновский, Г.И. Челпанов, С.Д. Черный, А.Е. Чичибабин. 1928–1929 гг.)

[16] АРАН. Ф. 411 «Управление кадров Российской академии наук». Оп. 14. Д. 200.

[17] Там же. Л. 1.

[18] Там же. Л. 2–10.

[19] Там же. Л. 11–19.

[20] Там же. Л. 19.

[21] Вероятно, имеется в виду Владимир Иванович Веселовский (1907–?) – в декабре 1937 г. – марте 1939 г. секретарь Президиума АН СССР. (См. личное дело: АРАН. Ф. 411. Оп. 6. Д. 554.)

[22] Там же. Оп. 4. Д. 158. Л. 10.

[23] Данелия Ф.Д. Г.Ф. Церетели – ученый-источниковед… С. 43.

Письма Г.Ф. Церетели С.А. Жебелёву

№ 1–7

23 октября 1928 г. – 5 ноября 1931 г.

№ 1

23 октября 1928 г.

Дорогой Сергей Александрович,

сегодня я получил Ваше письмо от 12 октября[A] и узнал из него то, что предполагал раньше на основании отчета о заседании комиссии, помещенного в «Известиях». Т[аким] о[бразом] Ваше письмо не было для меня неожиданностью. «Винить» Вас в чем бы то ни было у меня нет ни права, ни оснований. Да и за что винить?

Не берусь судить также, правильно или неправильно поступили Вы, сняв мою кандидатуру: Вам это было виднее. Думаю, впрочем, что правильно. Если же о чем я и жалею (что пользы жалеть?), то лишь о том, что сам не снял своей кандидатуры раньше. Тогда моего имени не трепали бы вовсе! Но этому уже не помочь, а поэтому и говорить об этом не стоит. Об одном только хочу просить Вас. Верните мне мою статью о Менандре: печататься в «Известиях» Академии я больше не хочу и не буду[1]. Но я не хочу быть и членом-корреспондентом. Поэтому, когда закончится вся выборная шумиха, я пошлю на имя Ольденбурга письмо с просьбой исключить меня из числа членов-корреспондентов, письмо, которое у меня уже готово. Ну, а дальше я буду работать над своими папирусами и печатать статьи за границей, где ко мне относятся лучше, чем на родине. Горечь от неудачи была у меня острой, когда я прочитал отчет в «Известиях», но сейчас это чувство острое прошло. Пусть будет то, что должно было быть!

Вам от всей души желаю всего лучшего и еще раз прошу не винить себя ни в чем.

Ваш Г. Церетели

СПбФ АРАН. Ф. 729. Оп. 2. Д. 133. Л. 304–305. Автограф. Чернила.
 

№ 2

27 октября 1928 г.

Дорогой Сергей Александрович,

решительно ничего не понимаю из того, что вышло с выборами. Из газет вижу, что М.М. Покровский[2] прошел единогласно. Неужели я должен заключить отсюда, что я был выставлен Вами, как additamentum[B], а он шел в качестве основного текста? Additamentum можно, конечно, иногда и не помещать – лишь бы текст был! Или я был выставлен как папиролог? О чем-то подобном гласил один из отчетов в «Известиях». Если да, то смею думать, что я имею некоторое отношение и к литературе, и причем немалое, больше, чем М.М., лингвист по преимуществу. Или, наконец, я был…[C] потому что главная сила лежала в замещении кафедры по латинскому языку? Если да, то зачем вообще выставлялось мое имя. Ясно было с самого начала, что двух кафедр классической филологии не дадут, тем более что одна занята Вами (итого было бы три, что являлось бы embarras de richesse[D]!).

Помимо всего прочего я из Вашего последнего письма понял (да и как было не понять?), что Вы сняли мою кандидатуру после того, как было заявлено, что, хотя в моей научности нет сомнений, придется обсудить еще, «не нужно ли отдать предпочтение» перед классической филологией «другим, более актуальным дисциплинам». Почему же в таком случае Вы не сняли и кандидатуры М.М., если и она была выставлена Вами? Или вопрос был только в «социально-общественной значимости кандидата[E]»? Еще один вопрос: чья кандидатура была поставлена первой? На все эти вопросы очень прошу Вас ответить, ибо в потемках ходить не люблю и предпочитаю ставить точки над и, хотя это ныне и не в моде.

За присылку статьи о Я.И. Смирнове[3] спасибо.

Всего наилучшего

Ваш Г. Церетели

Л. 306–307 об. Автограф. Чернила.
 

№ 3

24 ноября 1928 г.

Дорогой Сергей Александрович,

позвольте мне, Вашему старому другу, выразить свое глубокое возмущение по поводу беспримерной по своей дикости выходки бюро секции научных работников Ленинграда[4]. Правда, от некоторых лиц, фамилии коих я прочел сегодня в газетах, ничего другого и ожидать было нельзя. Тем не менее факт остается фактом, и что другое, как не негодование, может возбудить он? Я Вашу статью читал. При чтении ее передо мной ясно вырисовался образ покойного Я.И., которого все мы так любили, вспомнились мне многие подробности нашей прежней жизни, Ваша маленькая квартира на Ямской и на Ивановской, где было всегда так тепло и уютно, припомнились слова Я.И. «сдается пылкий Шлиппенбах»[5] и многое, многое другое, и хотя в день, когда я читал Вашу статью, на душе у меня было тяжело, эта статья дала мне много хороших переживаний и ощущений, за которые большое спасибо Вам. Пусть вороны каркают! От их вороньего крика и гама никакого толка не будет. Всякий порядочный человек может только одним презрением ответить на поднятую глупо и зря шумиху и крепко, по-дружески пожать Вашу руку, что я и делаю. Сейчас я так возмущен и взволнован, что не в состоянии писать больше. Можно только криком кричать!

Сонечка[6] выражает Вам свое глубокое сочувствие и просит принять ее сердечный привет.

Любящий Вас
Ваш старый друг                                                                                                                                    Г. Церетели
 

Л. 308–309. Автограф. Чернила.
 

№ 4

12 ноября 1929 г.

Тифлис, Кирочная ул., д. 6, кв. 2

Дорогой Сергей Александрович,

я много думал по поводу заданного мне Вами вопроса, на который я ответил Вам отказом, т. е. насчет того, согласился ли бы я на выставление своей кандидатуры. Я думаю, что a priori я был прав, когда отказался, но затем мне пришла в голову следующая мысль: «Да, но возможно, что и выставление кандидата, и самые выборы уже не будут протекать в прошлогодней обстановке, а в другой, чисто академической, т. е. среди самих академиков, без привлечения чуждого и пришлого элемента». Не знаю, правильна ли эта мысль. Если она неправильна и вся констелляция сохранит прежний характер, то, разумеется, что, будучи не ко двору, я не имею никаких шансов и не должен делать никаких попыток. Иначе говоря, я остаюсь при отказе. Но если моя мысль правильна и выборы получают иную окраску, то тогда можно рискнуть вторично, хотя не следует закрывать глаз на возможность и тут всяких неожиданностей. Вот мне и хотелось бы знать, какое из двух моих предположений верно: первое или второе. В первом случае нечего и пытаться, во втором – можно. Итак, ответьте мне, пожалуйста, на мой вопрос, а там посмотрим да подумаем.

У нас здесь пока ничего угрожающего не видно ни с какой стороны, если только это не тишь перед бурей. Меня лично встретили кто тепло и радостно, кто любезно. Долго ли еще продолжится, не знаю, но думаю, что для перемены отношения данных пока нет. Вообще же, беря университет в целом, считаю, что и про него можно сказать: «И вот заведение»[7]. Отсюда можете видеть, что и провинция столице не уступает: недаром все к одному Союзу относимся. За работу я еще не взялся, почитываю только и кое-что обдумываю, да кроме того произвожу экзамены, – занятие при нынешнем уровне знаний мало полезное!

Что до погоды, то вчерашнего дня стояла поистине адская жара, прелести коей я начал испытывать уже после Харькова. Скажу, что эта жара была сильнее летней. Но вчера наступил как будто перелом, поднялся ветер, полил дождь, похолодало, и сегодня было уже совсем хорошо: и солнце, и вместе с тем только тепло, но не жарко. Желаю, чтобы так шло и дальше! Вам от души желаю всего лучшего и остаюсь

Ваш Г. Церетели

Анна Ивановна[8] и Шалва[9] сидят и ждут у моря погоды.
 

Л. 310–311 об. Автограф. Чернила.
 

№ 5

27 октября 1930 г.

Дорогой Сергей Александрович,

буду очень благодарен Вам, если Вы мне сообщите о судьбе моей статьи[10], корректура коей много месяцев тому назад была послана мною Вам, а также о причине, почему ни «Известия», ни «Доклады» вот уже два месяца не посылаются ни мне лично, ни университету. Наведите, пожалуйста, справку, если Вам это не трудно.

О себе подробно писать не буду: масса неприятностей, разочарований в людях и т. д. Единственное достижение – это в ноябре выходящий в свет очередной выпуск папирусов: ради него и просидел я в Тифлисе все лето. Не сделай я этого, выпуск бы совсем не вышел. Крови испорчено много, сил тоже истрачено порядочно. Приходилось работать так, словно мне не 60 лет.

Всего лучшего. Жму руку.

Ваш Г. Церетели

Л. 312. Автограф. Чернила.
 

№ 6

16 ноября 1930 г.

Дорогой Сергей Александрович,

я, наконец, получил выпуск «Известий» с моей статьей[11], но до сих пор не получил отдельных оттисков. Сообщите, куда и к кому надо обратиться с вопросом о них. Помню, что раньше они приходили -как-то сами собою. Между тем располагать оттисками мне бы очень хотелось. Ведь вряд ли они затерялись!

Что я делаю? Написал статейку о папирологии в России для бельгийской «Chronique d’Egypte» по просьбе журнала[12]. Закончил 3-й том папирусов (он выходит на днях). Работаю над Μισούμενος Менандра[13], над письмом Итала к патриарху[14], над 3-м томом своей греческой литературы (2-й т. печатается)[15], читаю без удовольствия лекции, стараюсь сдержать развал библиотеки, злюсь, раздражаюсь, порой падаю духом, а в общем идет у меня мышиная беготня, конечно, без особого толку. Порой мне кажется даже, что я не живу, а просто жестикулирую. Вам от души желаю всего лучшего и буду рад получить от Вас весточку.

Ваш Г. Церетели.

Л. 313. Автограф. Чернила.
 

№ 7

5 ноября 1931 г.

Кирочная ул., д. 6, кв. 2

Дорогой Сергей Александрович,

пишу Вам после долгого вынужденного молчания, наложенного на меня модной в настоящее время «болезнью»[16]. Сейчас я «здоров» и снова могу говорить с Вами. Чувствую я себя хорошо, лекций не читаю, выхожу на пенсию, но голова моя не ослабела и я работать могу по-прежнему. Пока я находился там, где меня сейчас нет, я рассеивал свой сплин беседой с Горацием, оды которого теперь переведены мною почти сполна (осталось доперевести 10 стихотворений). Эта работа сильно поддерживала меня, и благодаря усвоению горациевского принципа «nih admirari»[F] я спокойно наводил лоск на свои переводы, несмотря на многие неудобства. Перевод, по моему мнению, очень недурен, во всяком случае, лучше всех существующих и стоит того, чтобы быть изданным. И вот я остановился на следующей мысли. После праздников, числа 8-го, я пошлю Вам первую книгу (она набрана на машинке) и попрошу Вас предложить издательству «Academia» мой перевод Горация[17]. Я сделал бы это и здесь, но нашего университетского издательства больше нет, как нет и университета. Думаю, что как Гораций, так и мой Менандр (над ним я теперь работаю) не будут хуже переводов Пиотровского[18] и других, и, во всяком случае, чести издательства не уронят, а может быть, и поднимут. Вообще, если бы Вы поговорили об издании и Горация, и Менандра[19] (мой новый перевод «Третейского суда» – у Маруси[20]), я был бы Вам очень благодарен. Ведь если бы это удалось, у меня оказалась бы работа литературная, дающая кроме удовольствия и материальную поддержку (сами знаете, на пенсию не проживешь), тем более что сейчас мне приходится очень туго. Вот моя просьба – исполните ее, пожалуйста!

Что касается научных работ, то пока я за них не принимался. Правда, я здоров, но неприятные следы болезни остались: не в порядке у меня сердце, то и дело дающее себя знать! Ввиду этого пока стараюсь не слишком утомлять себя и не слишком зарабатываться. У меня целая масса планов (тут и папирусы, и мелкие комедии Менандра, и литература), и я хочу беречь для них свои силы. Эх, если бы можно было скинуть лет 15, сколько бы я еще сделал! Рад, по крайней мере, тому, что успел до «болезни» своей выпустить очередной том папирусов[21] (он у Вас есть?). Сколько мучений с ним было, сколько крови испорчено! Чуть не каждый лист зубами вырывать приходилось, – одна из причин моей «болезни». Я им доволен, хотя и есть в нем нежелательные недочеты, но тут виноваты не мы с Петей[22], а обстоятельства и условия прямо дикие. Всего Вам лучшего, дружески жму Вашу руку.

Ваш Г. Церетели

Л. 314–315 об. Автограф. Чернила.

 

[A] Здесь и далее в документах под влиянием стилистики немецкого языка после порядкового числительного ставится точка.

[B] Прибавление, приложение (лат.).

[C] Далее неразборчиво.

[D] Преизобилие (фр.). Оборот восходит к названию одноименной комедии французского драматурга Л.Ж.К. Сула д’Алленвеля (1700–1753).

[E] Слово «кандидата» вписано над строкой.

[F] Ничему не удивляться (лат.).

 

[1] Видимо, просьба Г.Ф. Церетели не была услышана или его удалось уговорить статьи не забирать. (См.: Церетели Г.Ф. Этюды к Менандру (I. Fabula Incerta) // Изв. Академии наук СССР. Сер. VII. Отделение гуманитарных наук. 1929. № 3. С. 231–244.)

[2] Покровский Михаил Михайлович (1868–1942) – филолог-антиковед, профессор Московского университета (1899 г.), чл.‑ корр. РАН (1917 г.), действительный член АН СССР (1929 г.).

[3] Смирнов Яков Иванович (1869–1918) – археолог, искусствовед, смотритель, хранитель в Эрмитаже (1898 г.), приват-доцент Санкт-Петербургского университета (1913 г.), чл.‑ корр. (1907 г.), академик (1917 г.) РАН. Умер от истощения.

[4] Речь идет о начале травли ученого в рамках так называемого «дела Жебелёва». Поводом для развязывания «дела» послужил упоминаемый в письме некролог Я.И. Смирнова, опубликованный С.А. Жебелёвым в пражском издании «Seminarium Kondakovianum». (Подробнее см.: Тункина И.В. «Дело» академика Жебелёва // Древний мир и мы: Классическое наследие в Европе и России... С. 116–161.)

[5] Строка из поэмы А.С. Пушкина «Полтава», в которой говорится о сдаче в плен шведского генерала В.А. фон Шлиппенбаха (1653–1721).

[6] Церетели Софья Ивановна (урожд. Максимова) – жена Г.Ф. Церетели.

[7] Фраза из описания губернского города NN в поэме Н.В. Гоголя «Мертвые души».

[8] Болтунова Анна Ивановна (1900–1991) – археолог-антиковед, эпиграфист, супруга Ш.Я. Амиранашвили, ученица Г.Ф. Церетели и С.А. Жебелёва.

[9] Амиранашвили Шалва Ясонович (1899–1975) – грузинский искусствовед, чл.‑ корр. АН СССР (1943 г.), действительный член АН ГрССР (1955 г.).

[10] Трудно с полной определенностью сказать, о какой статье идет речь.

[11] Вероятно, речь идет о статье «Бион, Ронсар и Шелли», опубликованной в «Известиях АН СССР» (1930. № 7. С. 523–546).

[12] Zereteli G. La Papyrologie Greque en Russie // Chronique d’Egypte. 1931. Vol. 6. Issue 12. P. 460–463.

[13] Комедия Менандра «Ненавистный».

[14] См.: Ioannis Itali Opuscula Selecta I–III: de syllogismis, de arte dialectica, de arte rhetorica / ed. G. Cereteli. Tbilissi, 1924–1926.

[15] См.: Церетели Г.Ф. История греческой литературы. Т. 2: Драма, комедия и трагедия. Тифлис, 1935 (на груз. яз.).

[16] Речь идет об аресте. (См.: Фихман И.Ф. Г.Ф. Церетели в петербургских архивах… С. 241.)

[17] См.: Церетели Г.Ф. Оды Горация / пер. с лат. М.; Л., 1936.

[18] Пиотровский Адриан Иванович (1898–1937) – литературовед, переводчик, критик; перевел «Третейский суд» Менандра.

[19] См.: Менандр. Комедии: IV век до н. э. / пер. с греч., статьи и коммент. Г.Ф. Церетели. М.; Л., 1936.

[20] Вероятно, Максимова Мария Ивановна (1885–1973) – антиковед, сестра жены Г.Ф. Церетели, коллега С.А. Жебелёва.

[21] Papyri russischer und georgischer Sammlungen (P.Ross.-Georg.) / hrsg. von G.Zereteli. Bd. III: Spät-römische und byzantinische Texte / bearb. von G. Zereteli u. P. Jernstedt. Tiflis, 1930.

[22] Ернштедт Петр Викторович (1890–1966) – филолог-антиковед, коптолог, канд. (1935 г.), д-р филол. наук (1941 г.), чл.‑ корр. АН СССР (1946 г.), сын академика В.К. Ернштедта, друг и соавтор Г.Ф. Церетели. (См.: Фихман И.Ф. Г.Ф. Церетели и П.В. Ернштедт… С. 99–104.)