В фондах российских архивов
 

УДК 930.25(093)+929
 

Дневники традиционно вызывают повышенный интерес. В отличие от воспоминаний, созданных уже после описываемых событий, подчас через годы и даже десятилетия, они не подвержены ошибкам памяти и не отягощены авторским «послезнанием». Дневники периода Великой Отечественной войны можно ранжировать по редкости. К одной из самых малочисленных групп, насчитывающей в лучшем случае единицы, относятся те из них, что созданы советскими гражданами немецкого происхождения, вывезенными в годы войны в германский тыл как фольксдойче (т. е. этнические немцы), а по ее окончании вернувшимися в СССР. Такой документ – дневник талантливого живописца, акварелиста, театрального художника и книжного иллюстратора, яркого представителя художественных объединений «Мир искусства» и «Голубая роза» О.Ю. Клевера (1887–1975)^[1] – хранится в Центральном государственном архиве литературы и искусства Санкт-Петербурга (ЦГАЛИ СПб) в семейном фонде художников Клеверов^[2]. В настоящей статье рассмотрим этот документ как исторический источник.

Тема немецких репатриантов, принудительно или добровольно оказавшихся на территории Третьего рейха, в историографии Великой Отечественной войны остается наименее исследованной. В советский период ее обходили вниманием. В годы перестройки появились отдельные публикации, посвященные военным судьбам советских немцев, но касались они главным образом выходцев из АССР немцев Поволжья. Так, в обстоятельной статье А.Н. Кичихина «Советские немцы: откуда, куда и почему?» о советских фольксдойче говорится всего на четверти страницы, хотя масштабы их репатриации сравнимы с перемещением немцев Поволжья. Указывая основные этапы репатриации советских граждан немецкого происхождения в германский тыл, исследователь приводит численность первой, сравнительно небольшой партии, вывезенной в начале 1942 г. из Ленинградской области (около 4400 человек)^[3]. Забегая вперед, заметим, что в ее состав попали автор дневника О.Ю. Клевер, а также писатель Р.В. Иванов-Разумник (1878–1946). В постсоветский период тему затронули М.И. Семиряга^[4] и П.М. Полян^[5], дав в своих монографиях более развернутую статистику и приведя некоторые подробности переселения фольксдойче с оккупированных советских территорий^[6]. Бытовые же аспекты их существования можно найти в сборниках статей, посвященных Иванову-Разумнику, отправленному, как и О.Ю. Клевер, в лагерь для перемещенных лиц под г. Коницем в Западной Пруссии (ныне – г. Хойнице в Польше)^[7]. Наиболее подробно быт в Конице описан в воспоминаниях прошедшей через этот лагерь С.А. Беляевой, дочери писателя-фантаста А.Р. Беляева, бабушка которой имела шведское происхождение^[8].

Помимо Оскара Юльевича Клевера в Конице находились его сестры Мария (1878–1967), Ольга, 1880 г. р., скончавшаяся 25 февраля 1942 г., через несколько дней после приезда в лагерь, а также приемная дочь их отца, Юлия Юльевича Клевера-старшего, ушедшего из жизни в 1924 г., – Виктория Николаевна Чернова-Клевер. На территории СССР остался еще один сын Клевера-старшего – Юлий Юльевич Клевер-младший, 1882 г. р., погибший в блокадном Ленинграде 4 марта 1942 г.

Дневник О.Ю. Клевера поступил в ЛГАЛИ (сейчас – ЦГАЛИ СПб) в 1975 г. в составе собрания художника после его кончины в Доме ветеранов сцены им. М.Г. Савиной, который ввиду отсутствия наследников и выступил передающей стороной. В 1978 г. документы прошли научно-техническую обработку; составленная архивная опись включает 197 дел с документами о жизни как самого Оскара Юльевича (их большинство), так и прочих членов семьи: Ю.Ю. Клевера-старшего, М.Ю. Клевер, Ю.Ю. Клевера-младшего (все они художники). В состав фонда также вошли их графические работы, семейные фотографии, переписка с деятелями культуры и рядовыми гражданами. В числе корреспондентов О.Ю. Клевера – участница обороны Ленинграда художница Н.И. Животова, рижанин Г.Кранхальс, с которым художник познакомился в 1943 г. в г. Бромберге. Дневник вошел в дело 67 (в нем 102 листа), получившее следующий заголовок: «Дневник (велся О.Ю. Клевером во время пребывания в концлагере Быдогощь). Автограф», что, как выявилось впоследствии, неверно, но именно так Оскар Юльевич писал в различных анкетах о периоде пребывания в Германии («был угнан», «заключен в концлагерь Быдгощь»)^[9]. Лист использования дела сохранил информацию о нескольких обращениях к нему в разные годы, однако до сих пор дневник не опубликован даже частично.

Внешне это тетрадь формата 18 × 21 см, несколько начальных страниц которой содержат конспект лекции об искусстве Древнего мира. Первая датированная запись сделана 26 ноября 1942 г., последняя – 27 декабря 1943 г. Текст дневника занимает 41 лист. В тетрадь вклеены два небольших рисунка, изображающих цветы (авторство, скорее всего, принадлежит самому Оскару, но возможно, и его сестре Марии), а также вырезка из издававшейся в г. Бромберге газеты (о выходе сборника стихов бромбергского поэта К. Рёсслера, иллюстрации к которому выполнил О.Ю. Клевер). Заметка относится к записи от 11 марта 1943 г. Кроме того, в тетрадь вложены несколько рисунков О.Ю. Клевера, изображающих барачный быт в лагере Кониц, два каталога художественных выставок бромбергского музея с участием О.Ю. Клевера, открытых 27 ноября 1943 г. и 2 января 1944 г., а также 29 фотографий (большинство не аннотировано).

Из содержания видно, что это продолжение довоенных дневников художника, сожженных им, как сказано в записи от 27 ноября 1942 г., в Пушкине^[10]. Вполне возможно, что тетради использовали вместо топлива зимой 1941/42 г. По словам самого О.Ю. Клевера, он невысоко ценил свои довоенные дневниковые записи, считая их «фальшивыми»^[11]. Тем не менее в составе семейного фонда немало документов довоенного периода, сопровождавших Клеверов на протяжении всей германской эпопеи.

Почерк автора разборчивый: более крупный, размашистый в начале тетради и убористый в конце, что говорит, скорее всего, об экономии бумаги. Большая часть записей сделана чернилами разных цветов, хотя некоторые, конца 1943 г., выполнены карандашом. Текст в основном на русском языке, но обозначения географических объектов, названий улиц и организаций Третьего рейха, фамилий местных жителей – на немецком. Заметим, что в немецких словах встречается немало грамматических ошибок. Значительная часть фрагментов текста испорчена: либо стерта, либо замазана чернилами. Не вызывает сомнения, что подобного рода корректировки появились не ранее 1945 г., когда дневник мог послужить против его автора. Часть поврежденных участков удалось разобрать: О.Ю. Клевер уничтожал информацию неумело, так что фрагменты слов или фраз остались видимыми. Примечателен характер отбора «опасных» мест. Почти не пострадали записи о контактах с эмигрантами и даже участниками Белого движения, хотя подобные факты могли сильно осложнить жизнь О.Ю. Клевера. Наличие родственников за границей художник тоже решил не скрывать, однако в дальнейшем в соответствующих разделах анкет их наличие отрицал. Вымарыванию подлежало почти исключительно то, что могло содержать намек на коллаборационизм. Так, из записи от 12 августа 1943 г. о встрече со своим дальним родственником, представителем германских вооруженных сил, Ойгеном Клевером художник попытался удалить род его занятий. Куда более тщательному «цензурированию» подвергся эпизод с плакатом, выполненным О.Ю. Клевером по заказу СА в августе 1943 г.^[12]

Дневник можно условно разделить на две части – лагерную (это записи за 26 ноября 1942 г. – 13 февраля 1943 г., т. е. за 2,5 месяца) и бромбергскую, когда Клеверы обосновались в г. Бромберге (записи за 17 февраля – 27 декабря 1943 г., т. е. за более чем 10 месяцев). При этом они сопоставимы по размеру, поскольку, находясь в Конице, О.Ю. Клевер обращался к дневнику не только ежедневно, но и по нескольку раз в день, иногда фиксируя время; к тому же сами записи лагерного периода более пространные. Нельзя исключать, что дневник был одной из немногих отдушин Оскара Юльевича во время пребывания за колючей проволокой. В Бромберге художник вел дневник реже: одна запись в несколько дней. Вполне возможно, что подобная перемена связана с его загруженностью, о чем можно судить хотя бы по двум каталогам выставок музея в Бромберге.

Дата отъезда семьи Клевер в Германию в архивных источниках не зафиксирована, а их пребывание в Конице О.Ю. Клевер начал описывать спустя девять месяцев после приезда, но в дневнике Лидии Осиповой (Поляковой), впоследствии члена Национально-трудового союза, хранящемся в Гуверовском институте войны, революции и мира Стэнфордского университета, есть записи, касающиеся Клевера и Иванова-Разумника, в частности от 4 ноября 1941 г. («Художник Клевер, сын знаменитого пейзажиста Клевера, съел плохо приготовленную кашу из желудей, отравился танином, и у него отнялись ноги»)^[13] и от 22 февраля 1942 г. («В городе [Пушкине] объявлена эвакуация фольксдойчей… Ивановы-Разумники тоже решили выехать»)^[14].

Немцы заняли Пушкин 19 сентября 1941 г. К трагическим событиям периода оккупации О.Ю. Клевер возвращается на страницах дневника не раз. Так, 8 декабря 1942 г. он пишет: «…ужасы, пережитые в Царском [Селе]… и страшные трупы висельников против комендатуры, и лица живых, идущих на казнь, и грохот бомб, и страшный осенний вечер в Екатерининском парке с косыми лучами солнца, освещающими тела людей и гривастых, тенистые, в золотых листьях аллеи, наполненные смрадным, сладковатым запахом смерти. Здесь мы думали найти спасение от рвущихся снарядов и пройти через парк к Софийским казармам, куда нас послали немецкие часовые из Гостиного двора, но везде было то же, и, хотя нас выгнали из дома, мы отправились обратно… слишком страшен был умирающий город, и уже не оставалось надежды, что он возродится»^[15].

Голод, тяжелый быт, подорванное здоровье (О.Ю. Клевер после отравления ходил с тростью^[16]) обусловили выезд в середине февраля 1942 г. семьи Клевер на территорию Третьего рейха, в Западную Пруссию, где их разместили в лагере для перемещенных лиц под г. Коницем, в котором они находились в течение года. Заметим, что в Оскаре Юльевиче не было ни капли славянской крови (отец – прибалтийский немец, мать – итальянка), он был скорее русским немецкого происхождения, выросшим в среде русской культуры, говорившим на русском языке. Сам Клевер в послевоенном интервью заявлял, что считает себя русским^[17]. Тем не менее государственная машина Третьего рейха видела в нем фольксдойче, впрочем, как и в этнических русских, вроде Иванова-Разумника, женатого на немке, или В.Н. Черновой-Клевер.

Дневниковые записи свидетельствуют, что О.Ю. Клевер был предан искусству, и эта преданность оттесняла на второй план все прочие аспекты окружающего мира. Политика его не интересовала. Имя Сталина в дневнике не встречается ни разу, Гитлера – один раз (запись от 6 июня 1943 г.)^[18]. Наиболее часто упоминаемый политический деятель – Муссолини, но это связано с процессом перехода в 1943 г. Италии на сторону антигитлеровской коалиции, что вызвало немалый резонанс в Германии. Ни одну из противоборствующих сил художник не удостоил эпитетом «наши». Красная армия названа в дневнике лишь однажды, причем в связи с ее переименованием; все остальные упоминания о вооруженных силах СССР и их действиях сводятся к словам «русские» и «русские войска» и скорее нейтральны. Так, говоря об успехах Советской армии в январе 1943 г. (запись от 27 января 1943 г.), Клевер использует нейтральное слово «заняты» по отношению к городам Великие Луки и Воронеж, а не, скажем, «освобождены» или «захвачены», имеющие более определенную эмоциональную окраску^[19]. Противостоящая же Советской армии сила обозначалась словом «германцы», т. е. представители Германии, но ни в коем случае не «немцы», к которым мог отнести себя и сам автор дневника. Заметим, что слово «германцы» было обычным обозначением солдат Германской империи в годы Первой мировой войны. Незначительные колебания О.Ю. Клевера по отношению к германским вооруженным силам в дневнике все же отражены. Так, разгром окруженной группировки под Сталинградом называется «печальными событиями» (запись от 5 февраля 1943 г.)^[20], хотя незадолго до этого художник выражает сожаление по поводу возможного призыва в вермахт своего молодого коллеги^[21]. Заметим, что О.Ю. Клевер, поживший несколько месяцев практически на передовой, войну ненавидел. Это видно из чувства жалости к немецким солдатам на фронте, о чем он написал после просмотра 3 января 1943 г. в кинотеатре г. Коница пропагандистского фильма^[22].

Иногда действительность переплетается в дневнике со сновидениями, содержание некоторых Клевер приводит. Как значительная часть творческой интеллигенции, чья юность пришлась на конец XIX – начало XX в., художник увлекался спиритическими сеансами, верил в вещие сны, оставаясь при этом православным. Последние записи в дневнике отражают сновидения, в которых сквозит жажда мира. В одном из снов (запись от 26 декабря 1943 г.) художник «присутствует на подписании мирного договора» и видит на карте «огромную Россию»^[23]. Похоже, что к концу 1943 г. О.Ю. Клевер не верил в возможность Германии победить.

Описание лагерной действительности (режим, занятия, еда, круг общения и др.) есть в каждой записи. Лагерь был обнесен проволочными ограждениями, на выходах стояла военизированная охрана из немцев и литовцев. Вероятно, в число охранников попадали и некоторые фольксдойче (в записи от 16 декабря 1942 г. Клевер отметил появление нового «вахи» с хорошим знанием русских ругательств^[24]). По воспоминаниям С.А. Беляевой, на территории лагеря стояли 15 деревянных типовых бараков, названных в честь немецких городов (Клеверы жили в «Кельне»), а также две столовые, канцелярия и лазарет. В каждом бараке было по 22 комнаты с четырьмя двухъярусными кроватями; имелись умывальники с горячей и холодной водой, душевая и прачечная. Условия, особенно после пережитого зимой 1941/42 г., казались вполне сносными. Всего в лагере жили порядка трех тысяч человек, привезенных по преимуществу из Ленинградской области и ожидавших дальнейшего устройства^[25]. Периодически лагерь навещали комиссии, призванные установить профессиональную пригодность его обитателей для последующего расселения на занятых Третьим рейхом территориях на Востоке. Однако большинство были городскими жителями, в основном немолодыми, не имевшими навыков обработки земли. Ставшие же колонистами и оказавшиеся среди чуждого и зачастую враждебно настроенного населения в этом нередко раскаивались, рассеивая своими паническими письмами сомнения у тех, кто оставался в лагере. Из дневника О.Ю. Клевера следует, что на 5 января 1943 г. там находились 1600 фольксдойче^[26]. В записи от 12 декабря 1942 г. Клевер фиксирует тревожные новости о судьбе группы колонистов в 650 человек, отправленных 25 ноября 1942 г. под Люблин: «Из Люблина очень неприятные письма от Киры и Тройчке – были даже убийства… В дороге ничего не давали есть (к счастью, они взяли с собой) и было очень холодно»^[27].

Руководство лагеря состояло из «имперских» немцев, которые относились к фольксдойче без особой симпатии. Лагерники отвечали им взаимностью. И лишь начальника одного из лагерных постов Гальфе О.Ю. Клевер выделил: «…он из них самый порядочный, несмотря на зверскую физиономию»^[28]. За нарушение порядка следовали наказания. Так, виновника утаивания алкоголя изолировали от семьи и отправили на тяжелые исправительные работы^[29], в то время как представители лагерной администрации могли в пьяном виде тиранить своих подопечных без каких-либо видимых последствий^[30]. Выпускали из лагеря либо на сельскохозяйственные работы на полях местных фермеров под вооруженной охраной, либо по пропускам, выдаваемым комендантом^[31].

Что касается лагерных занятий семьи Клевер, то переносить тяготы этим уже немолодым людям помогали их художественная одаренность и трудолюбие. Вскоре после заселения в лагерь к Клеверам стали обращаться сотрудники администрации с заказами на изготовление открыток или других «малых форм», за которые платили символическую плату, а иногда предлагали бартер^[32]. С наступлением весны 1942 г. круг заказчиков расширился за счет жителей г. Коница. Их заказы были разнообразнее: виды города, портреты, натюрморты. Сведения о заказах О.Ю. Клевер заносил в дневник – оплачивались они также весьма скромно. При этом художник, по словам своей солагерницы Е. Сидоровой, работал в «невозможной обстановке»^[33]. Помимо работ, шедших на продажу, О.Ю. Клевер рисовал и «для души». Именно за колючей проволокой лагеря Кониц были созданы многие его акварели, в том числе значительная часть цикла «Сказки Г.Х. Андерсена», переданные в 1969 г. в дар Дому-музею писателя в Оденсе. Принадлежности для рисования на первых порах помогла раздобыть лагерная администрация, а после налаживания связи с представителями германской ветви Клеверов, а также финской родней что-то необходимое для творчества поступало от них в посылках (содержание присланного в дневнике подробно перечисляется).

Связь с окружающим миром осложняла политика лагерной администрации. Известно, что начиная с 9 июня 1942 г. перемещенным лицам в Конице было запрещено писать письма на русском языке^[34]. Источниками информации для них были эмигрантская газета «Новое слово», издававшаяся в Берлине, немецкие газеты, а также слухи, по выражению Р.В. Иванова-Разумника, «сорочьи новости», извне. В целом представление о том, какие события происходят за многие тысячи километров от лагерной ограды, были весьма смутными. Показателен слух о преобразованиях в РККА, записанный автором дневника 19 января 1943 г.: с вполне корректной информацией о введенных для высшего командного состава советской армии «золотых» погонах соседствует сомнительный слух о переименовании ее в «Русскую народную армию»^[35]. Возможно, это переданная посредством «испорченного телефона» информация о коллаборационистской Русской освободительной народной армии или даже Русской освободительной армии (о создании которой формально было заявлено в самом конце 1942 г.) либо чья-то попытка предвосхитить дальнейший возврат к досоветским институциям. Как бы то ни было, значительное число лагерников скептически относились к внешней информации и имели полное право разделять мнение Клевера, что газеты «очень путают много»^[36].

Кормили обитателей лагеря первоначально неплохо, однако в дальнейшем лагерный персонал начал подворовывать^[37]. О потребляемых продуктах, их качестве можно найти во многих записях О.Ю. Клевера. Например, 8 декабря 1942 г. он отмечал, что брауншвейгскую капусту, поставляемую в лагерь в большом количестве, «почти никто не берет», несмотря на малый объем прочих выдаваемых продуктов, что свидетельствует о ее несъедобности^[38]. К концу 1942 г. Оскар Юльевич отметил улучшение снабжения, в частности хлебом (запись от 28 декабря 1942 г.)^[39]. Отступление голода во многом было связано с открытием альтернативного источника снабжения – посылок от германских и финских родственников, а также постепенной разгрузкой лагеря.

Среди тех, кто в нем еще оставался, постоянно циркулировали слухи о грядущем переселении. На практике лишь части обитателей Коница удалось в конце концов перебраться в какой-нибудь немецкий город; большинству же до конца войны пришлось сменить несколько аналогичных лагерей^[40].

Пребывание способных художников в Конице не осталось незамеченным. В результате руководство музея г. Бромберга, проявив интерес к Клеверам, вступило в переписку с администрацией лагеря относительно их будущего трудоустройства. Так, в записи от 27 ноября 1942 г. говорится о пришедшем из Бромберга письме (чтобы его прочесть, потребовалась помощь знакомой семейства, знавшей немецкий язык в совершенстве) и возможности получения оттуда приглашения^[41]. О продолжавшейся переписке руководства бромбергского музея и лагеря свидетельствуют дневниковые записи от 19 января 1943 г. (где прямо указывается на письмо одного из музейных работников лагерфюреру) и от 13 февраля 1943 г.^[42]. Оскар и Мария Клевер даже съездили на свое будущее место работы 21–22 января 1943 г.^[43] В начале 1943 г. вопрос был в целом решен, однако лишь в середине февраля семейство окончательно покинуло лагерь.

После переезда в Бромберг жизнь Клеверов мало чем отличалась от жизни среднестатистического немца в годы войны. Они были обеспечены жильем (за счет города снимали две комнаты в местном хозяйственном училище); были «прикреплены» к конкретным магазинам и местам общественного питания, где могли реализовывать свои карточки. Художники стали членами Имперской палаты изящных искусств, иначе они бы не могли заниматься своей профессиональной деятельностью. Хотя работодателем Клеверов являлся бромбергский художественный музей, они находились на балансе города, что приводило к определенным конфликтным ситуациям при оплате их труда. Так, в записи от 12 марта 1943 г. говорится о недовольстве представителя городской администрации фактом получения художником денег от музея^[44]. 19 июня 1943 г. от О.Ю. Клевера потребовали прекратить частные уроки под угрозой снятия с баланса города^[45]. Помимо Клеверов, в Бромберге при музее собралось еще несколько советских фольксдойче. В частности, в художественной выставке 1943 г. участвовал со своими работами некий Ярослав Кириленко, которого каталог характеризует как местного жителя^[46].

И все-таки пребывание в немецком окружении создавало известный дискомфорт. Хотя О.Ю. Клевер в поздний лагерный период пытался поправить свое знание языка предков, однако хорошо говорить на немецком так и не стал. Неудивительно, что в бромбергский период Клеверы общаются преимущественно с фольксдойче, уроженцами Российской империи, а также с этническими русскими. Читая дневник О.Ю. Клевера, можно сделать вывод, что город был переполнен людьми, говорившими на русском. Скорее всего, это неверно и больше говорит о круге общения художника. В городе функционировали православный храм, русская библиотека; существовало сформированное из эмигрантов «русское общество». Отношение к последнему у О.Ю. Клевера сложилось двойственное и слегка скептическое: по его словам, «во всем этом было много трогательного, но для нас абсолютно непонятного»^[47]. Он отмечает в дневнике практически полную неосведомленность эмигрантов о реалиях советской жизни. Так, описывая встречу с одним участником Белого движения, фамилию которого впоследствии вымарал, Клевер замечает: «Выяснилось, что у эмигрантов составилось мнение весьма ошибочное о том, что такое Петербург в настоящее время. Он все время хватался за голову и возмущался “ложным слухам”. О том, что такое “троллейбус”, он не имел понятия, и это его, кажется, окончательно потрясло, как и голубые трамваи со светящимися подножками»^[48].

В круг знакомств Клеверов попадают и остарбайтеры, а также военнопленные, оказавшиеся более объективным источником информации о событиях по другую сторону линии фронта, чем немецкие пропагандистские фильмы или газета «Новое слово». Показательно, что, работая над картиной «Drachentöter» («Драконоубийца»), О.Ю. Клевер для создания образа героя германской мифологии Зигфрида пользовался услугами исключительно натурщиков-остарбайтеров, причем взаимопонимание с ними было весьма неплохим. Проведенный нами по дневниковым записям анализ круга общения О.Ю. Клевера начиная с февраля 1943 г. свидетельствует, что среди 26 его новых знакомых к довоенным местным жителям Бромберга можно отнести всего пять человек. В основном это сотрудники музея или городской администрации, с которыми художник поддерживал деловые отношения. Остальные – это пять фольксдойче, уроженцев Российской империи (из них один белоэмигрант), три представителя германской ветви семьи Клевер, 12 славян (русских, украинцев и, возможно, поляков; среди них два белоэмигранта). Одним из славян был военнопленный из Ленинграда, с которым О.Ю. Клевер беседовал 13 августа 1943 г. о бедственном положении осажденного города: «Военнопленный из Ленинграда говорит, что Исаакиевский, Казанский, Троицкий соборы целы, повреждено Адмиралтейство (игла цела), дома на Моховой, ул. Чайковского и вообще разрушений много, но Александринка, Б. Театр им. Горького, Комедия (Акимова) и много кино[театров] действуют. Смертность была до 35 тысяч в день. Город в антисанитарном состоянии, т. к. испорчен водопровод и были очереди за водой на Неве. Сведения от мая этого года»^[49].

В бромбергской части дневника Клевер значительно чаще пишет о войне: о все более учащающихся воздушных тревогах (хотя город еще не бомбили, самолеты союзников пролетали над ним к другой, более важной цели) (запись от 15 апреля 1943 г.)^[50]. Но он неоднократно говорит о вреде, нанесенном иным населенным пунктам, иногда приводя подробности (в частности, в записи от 30 июня того же года сообщается о разрушении ряда исторических зданий в Кельне, а 2 сентября – об ущербе, нанесенном авиацией союзников Берлину)^[51].

Дневник обрывается в самом конце 1943 г., тем не менее можно констатировать, что практически до занятия Бромберга советскими войсками в январе 1945 г. статус О.Ю. Клевера не менялся; он продолжал трудиться в бромбергском музее. Его работа гуашью «Рождество 1944 г.» размером 56 × 68 см^[52] нарисована менее чем за месяц до прихода советской армии. Репродукция этой и других его работ вошли в каталог художественной выставки музея за 1944 г. Последняя работа подписана латиницей, что абсолютно нехарактерно для лагерного творчества, но вполне логично для периода сотрудничества с музеем: «Osk. v. Klever». Таким же образом фамилия художника напечатана в выставочных каталогах и вырезке из газеты, вклеенной в текст дневника. Впоследствии букву «v», обозначающую фамильную приставку «фон», художник замазал^[53].

О жизни Клеверов до возвращения в СССР помогают получить представление документы их семейного фонда^[54]. В январе 1945 г. после занятия советскими войсками Бромберга Клеверы вновь оказались на территории, контролируемой СССР. Никаких репрессий к художникам применено не было. В 1945–1946 гг. О.Ю. Клевер работал при эвакуационном госпитале, расположенном в г. Быдгощ, сначала как добровольный помощник, а затем как штатный сотрудник. Причем трудился он по специальности, занимаясь художественным оформлением госпиталя. Предположительно Клеверы возвратились в СССР в 1946 г., а с 1949 г. проживали в Ленинграде. Пережившим войну членам семейства была уготована долгая жизнь – они ушли в мир иной на девятом ее десятке. Последним прибежищем для художников стал Дом ветеранов сцены им. М.Г. Савиной, где О.Ю. Клевер скончался в 1975 г.

Так почему же О.Ю. Клевер не избавился от дневника, который мог сильно осложнить жизнь автора, попади он в руки советских спецслужб? Почему понадобились замазывание и стирание отдельных слов, в то время как можно было просто сжечь неудобную тетрадь? Ведь предыдущие дневники были брошены художником в печь еще до начала его немецкой эпопеи. Ответ, вероятно, дает автор, который пишет о содержании старых сожженных дневников как о чем-то фальшивом. Значит, продолжая сохранять дневник вопреки инстинкту самосохранения, художник считал его искренним, вполне отображающим его внутренний мир, ощущение реальности, поддерживающим искру памяти об ушедших людях, с которыми уже не суждено увидеться. В целом же дневник О.Ю. Клевера – ценный исторический источник, заслуживающий опубликования.

 

Список литературы

1. Иванов-Разумник. Личность. Творчество. Роль в культуре: сб. ст. по материалам конф. «Иванов-Разумник (1878–1946). Личность. Творчество. Роль в культуре». Царское Село. 16–17 марта 1996 г. СПб., 1996.

2. Кичихин А.Н. Советские немцы: откуда, куда и почему? // Военно-исторический журн. 1990. № 8. С. 32–38; № 9. С. 28–38.

3. Полян П.М. Жертвы двух диктатур: Жизнь, труд, унижения и смерть советских военнопленных и остарбайтеров на чужбине и на родине. 2‑е изд., перераб. и доп. М., 2002.

4. Семиряга М.И. Коллаборационизм. Природа, типология и проявления в годы Второй мировой войны. М., 2000.

 

---

[1] Оскар Юльевич Клевер – сын известного живописца Ю.Ю. Клевера (1850–1924), искусством увлекся в ранние годы, изучая живопись под руководством отца, затем А.Н. Бенуа, Л.Е. Дмитриева-Кавказского, Д.Н. Кардовского. С середины 1900‑х гг. участвовал в художественных выставках. В 1913 г. стал главным художником Передвижного театра под руководством П.П. Гайдебурова и Н.Ф. Скарской, в котором служил 11 лет. В 1924 г. вместе с частью коллектива перешел в Государственный агитационный театр, где трудился до его ликвидации в 1932 г. В предвоенное десятилетие сотрудничал со многими театрами, в том числе кукольными, Ленинграда, Петрозаводска, Пскова и других городов СССР. Постоянным местом жительства художника был г. Пушкин (до 1918 г. – Царское Село, до 1937 г. – Детское Село). После возвращения в СССР Клеверам пришлось жить на ст. Всеволожская, поскольку их дом в Пушкине был разрушен. Оскар Юльевич работал по договорам с различными театрами. В 1949 г. они поселились в Ленинграде.

[2] ЦГАЛИ СПб. Ф. 154 «Клевер Юлий Юльевич (1850–1924) – художник; Клевер Оскар Юльевич (1887–1975) – художник; Клевер Мария Юльевна (1878–1967) – художник; Клевер Юлий Юльевич (1882–1942) – художник».

[3] Кичихин А.Н. Советские немцы: откуда, куда и почему? // Военно-исторический журн. 1990. № 9. С. 37.

[4] Семиряга М.И. Коллаборационизм. Природа, типология и проявления в годы Второй мировой войны. М., 2000. С. 689–691.

[5] Полян П.М. Жертвы двух диктатур: Жизнь, труд, унижения и смерть советских военнопленных и остарбайтеров на чужбине и на родине. 2‑е изд., перераб. и доп. М., 2002. С. 133–134.

[6] При этом работа П.М. Поляна не лишена ошибок. Так, в комментарии о Р.В. Иванове-Разумнике, который также попал в первую волну переселения фольксдойче, отмечается, что тот был помещен по прибытии в Западную Пруссию в обычный лагерь для остарбайтеров, где провел около года. (См.: Полян П.М. Указ. соч. С. 301.) На самом деле лагерь Кониц в 1942 г. – начале 1943 г. – Umsiedlerslager, т. е. лагерь переселенцев. (См.: ЦГАЛИ СПб. Ф. 154. Оп. 1. Д. 67. Л. 4.)

[7] Иванов-Разумник. Личность. Творчество. Роль в культуре: сб. ст. по материалам конф. «Иванов-Разумник (1878–1946). Личность. Творчество. Роль в культуре». Царское Село. 16–17 марта 1996 г. СПб., 1996; Встреча с эмиграцией: Из переписки Иванова-Разумника 1942–1946 годов / публ., вступ. ст., подгот. текста и коммент. О.Раевской-Хьюз. М.; Париж, 2001.

[8] Беляева С.А. Возвращаясь к прошлому // Иванов-Разумник. Личность. Творчество. Роль в культуре… С. 40.

[9] ЦГАЛИ СПб. Ф. 78 «Общероссийская общественная организация “Санкт-Петербургский союз художников” Союза художников России». Оп. 3. Д. 292 (Личное дело Клевера Оскара Юльевича. 01.01.1953–28.02.1975 на 14 л.). Л. 2, 3, 12.

[10] Там же. Ф. 154. Оп. 1. Д. 67. Л. 6.

[11] Там же.

[12] Там же. Л. 40–42.

[13] Осипова Л. Дневник коллаборантки // «Свершилось. Пришли немцы!» Идейный коллаборационизм в СССР в период Великой Отечественной войны / сост. и отв. ред. О.В. Будницкий; авт. вступ. ст. и примеч.: О.В. Будницкий, Г.С. Зеленина. М., 2012. С. 90.

[14] Там же. С. 124.

[15] ЦГАЛИ СПб. Ф. 154. Оп. 1. Д. 67. Л. 12–13.

[16] Там же. Л. 101.

[17] Там же. Д. 119 (Текст интервью «Дар русского художника городу Оденсе. Беседа с художником О.Ю. Клевером, который иллюстрировал Г.Х. Андерсена. 22.03.1969» на 3 л.). Л. 1. Было ли это интервью где-то опубликовано, неизвестно.

[18] Там же. Д. 67. Л. 35.

[19] Там же. Л. 27.

[20] Там же. Л. 28.

[21] Там же. Л. 23.

[22] Там же. Л. 22.

[23] Там же. Л. 44.

[24] Там же. Л. 17.

[25] Беляева С.А. Указ. соч. С. 40.

[26] ЦГАЛИ СПб. Ф. 154. Оп. 1. Д. 67. Л. 23.

[27] Там же. Л. 26.

[28] Там же. Л. 21.

[29] Там же. Л. 19.

[30] Там же. Л. 22.

[31] Беляева С.А. Указ. соч. С. 41.

[32] Вполне возможно, что две такие «малые формы» вклеены в дневник. (См.: ЦГАЛИ СПб. Ф. 154. Оп. 1. Д. 67. Л. 31.)

[33] Сидорова Е. Из встреч с друзьями // Встреча с эмиграцией… С. 375.

[34] Берберова Н.Н. Письма Р.В. Иванову-Разумнику // Там же. С. 51.

[35] ЦГАЛИ СПб. Ф. 154. Оп. 1. Д. 67. Л. 26.

[36] Там же.

[37] Беляева С.А. Указ. соч. С. 41.

[38] ЦГАЛИ СПб. Ф. 154. Оп. 1. Д. 67. Л. 12.

[39] Там же. Л. 21.

[40] Например, С.А. Беляева в течение войны сменила еще четыре таких лагеря. (См.: Беляева С.А. Указ. соч. С. 43.)

[41] ЦГАЛИ СПб. Ф. 154. Оп. 1. Д. 67. Л. 5.

[42] Там же. Л. 25, 28.

[43] Там же. Л. 26.

[44] Там же. Л. 33.

[45] Там же. Л. 36.

[46] Там же. Л. 82.

[47] Там же. Л. 36.

[48] Там же. Л. 36–37.

[49] Там же. Л. 40.

[50] Там же. Л. 34.

[51] Там же. Л. 37, 41.

[52] Там же. Д. 16 («Рождество в оккупированной Польше». Акв. 1944. 1 л.). Л. 1. Следует заметить, что при научном описании фонда 154 был допущен ряд ошибок, в частности неверно указана техника, в которой исполнена работа.

[53] Там же. Д. 67. Л. 33, 77, 82.

[54] Там же. Д. 96 (Удостоверения и справки О.Ю. Клевера. 1946–1964 на 13 л.). В справке, выданной О.Ю. Клеверу эвакуационным госпиталем № 1797 24.02.1946, указано, что он «в настоящее время… репатриируется в СССР по месту своего жительства». (Там же. Л. 1.) Следовательно, на родину художник вернулся не ранее весны 1946 г.