Вы здесь

Главная » Издания и публикации » Отраслевые СМИ » Журнал «Отечественные архивы»

«Все это краеведы-энтузиасты …полные благородства и гордости старинной».

Заметки Н.П. Анциферова о поездке с И.М. Гревсом по древнерусским городам в 1925 г.

Ключевые слова: Петроградский экскурсионный институт, Центральное бюро краеведения, «разведочная экскурсия», путевые заметки, Золотое кольцо, Отдел рукописей Российской национальной библиотеки, Анциферов Н.П., Гревс И.М.

Содружество историка-медиевиста И.М. Гревса (1860–1941) и его ученика, градоведа и краеведа Н.П. Анциферова (1889–1958), продолжавшееся свыше 30 лет, уже стало достоянием общественности[1]. Однако в научных биографиях обоих по-прежнему имеются белые пятна. Один из наименее исследованных эпизодов – совместная работа в Петроградском экскурсионном институте (ПЭИ) и Центральном бюро краеведения (ЦБК). Так, ученые до сих пор не пришли к единому мнению по вопросу о начале работы И.М. Гревса в ЦБК.

Петербургский исследователь О.Б. Вахромеева, опираясь на свидетельство Н.П. Анциферова[2], сообщает, что И.М. Гревс стал сотрудником ЦБК в 1925 г.[3] Однако заметим, что Н.П. Анциферов писал воспоминания на склоне лет и вполне мог допустить фактические ошибки. Другие ученые, например Б.С. Каганович, избегают каких-либо конкретных дат[4], касаясь деятельности И.М. Гревса в ПЭИ и ЦБК, а А.Г. Смирнова утверждает, что он стал сотрудником ЦБК в 1923 г.[5] При этом всех их объединяет то, что помимо неточности в датировке начала сотрудничества И.М. Гревса с ЦБК никто не обратил внимания на одновременную работу историка и в ПЭИ.

В действительности в состав Петроградского отделения бюро И.М. Гревс был выбран на 3-й сессии ЦБК, состоявшейся в Москве 1–2 октября 1922 г.[6] В своем отчете о деятельности в Петроградском экскурсионном институте за 1922–1923 гг. он указывает, что в состав ЦБК вошел именно как официальный представитель от ПЭИ[7]. Таким образом, ученый совмещал работу в ЦБК и ПЭИ (последний существовал в 1921–1924 гг.).

Участие И.М. Гревса в деятельности обоих учреждений было продиктовано многолетней потребностью: еще студентом он выработал своеобразный метод исследования, который позднее применил при написании диссертации. Его суть состоит в том, что при изучении любого историко-культурного феномена ландшафт, на фоне которого произошло событие, становится со временем равноправным источником информации наряду с документальными свидетельствами и способен вызвать чувство сопричастности, «вживания» в объект исследования. Позднее этот подход ученый назвал «локальным методом изучения исторических явлений» и неуклонно отстаивал равноценность рационального и эмоционального начал в исследовательском и учебном процессах. Таким образом еще на заре своей научной карьеры И.М. Гревс стал ревностным сторонником экскурсионного метода, впоследствии развивал его и совершенствовал. Размышления И.М. Гревса о «природе экскурсионности» в итоге привели к созданию стройной концепции, названной им «дух путешественности», которой современные исследователи придают статус философской системы[8].

Прекрасный знаток Италии, особенно Флоренции и Рима, И.М. Гревс дважды реализовал на практике свои теоретические положения: в 1907 и 1912 гг. он организовал поездки участников руководимого им «Дантовского семинария»: студентов университета и слушательниц Высших женских Бестужевских курсов (ВЖБК). Накануне первого путешествия он впервые применил понятие «разведочная экскурсия»[9]. Для участника экскурсии 1912 г. Н.П. Анциферова поездка стала одним из ключевых моментов его научной биографии. Перед студентом-медиевистом открылись перспективы, далеко выходившие за рамки основного предмета; в его сознании произошел некий «прорыв», в результате которого можно говорить о рождении Анциферова-градоведа[10].

Удачно начатую практику И.М. Гревс собирался развивать и в будущем, однако поездка 1912 г. оказалась для него последней. А вот Н.П. Анциферов еще раз посетил Италию в 1914 г.: это было его свадебное путешествие и одновременно сбор материалов для дипломной работы. Первая мировая война, революция в России, Гражданская война, внутриполитическая обстановка в стране оторвали ученых от их непосредственных профессиональных интересов и заставили обратиться к близкой им теме «градоведения»: объектом приложения их творческих сил стала разработка экскурсионного дела применительно к Петербургу.

Научные результаты И.М. Гревса оказались востребованы новой властью, предпринявшей реформу образования и увидевшей в экскурсионном методе большие возможности. В Петрограде теория экскурсионного дела первоначально разрабатывалась школьным, внешкольным и музейным отделами Наркомпроса РСФСР. Практическая деятельность по распределению экскурсионного потока осуществлялась гуманитарными станциями, которых в городе было две: школьная (Аничков дворец) и внешкольная («Дом экскурсанта» на Симеоновской ул., 13, – ныне ул. Белинского). Последней руководила Э.В. Краснуха[11], ставшая вскоре директором ПЭИ, который разместился по этому же адресу[12].

Гревс и Анциферов сотрудничали с экскурсионной секцией музейного отдела. Ученый секретарь секции Я.А. Вейнерт (1885–1973) впоследствии вспоминала о своем знакомстве с Н.П. Анциферовым в 1919 г. и приглашении «Ивана Михайловича Гревса сотрудником только что организованного экскурсионного подотдела при музейном отделе охраны памятников старины и искусства»[13].

В конце 1920 г. из числа сотрудников внешкольного и музейного отделов образовалась инициативная группа по организации ПЭИ, а в начале 1921 г. к ним присоединилась группа профессоров технических учебных заведений[14]. В ПЭИ И.М. Гревс возглавил гуманитарный отдел и сразу же пригласил туда Н.П. Анциферова. Разрабатывая план работы отдела, И.М. Гревс наметил основные ее направления: во-первых, экскурсионное изучение петербургской культуры; во-вторых, дальние экскурсии по различным областям России; в-третьих, курс гуманитарного факультета ЭИП, который «непременно будет завершаться большой экскурсией за границу (здесь и далее подчеркнуто и выделено И.М. Гревсом. – И.Г.), захватывающей целое лето и основательно заранее подготовленной во время учебного года соответствующими курсами и практическими занятиями»[15]. Работа в институте доставляла И.М. Гревсу большое удовлетворение[16].

Членство в ЦБК давало значительные преимущества по части «дальних экскурсий», поскольку бюро, по мнению его организаторов, предстояло стать центром, объединяющим региональные научные силы. В рамках ЦБК командировки на места рассматривались как должное, тогда как институту в этом чаще всего отказывали, поскольку Наркомпрос РСФСР расценивал их как ненужную трату физических и материальных ресурсов.

Помимо непосредственного налаживания контактов с местными научными обществами каждая поездка становилась для И.М. Гревса «разведочной экскурсией», исследованием потенциальных возможностей того или иного маршрута. Он считал, что «путешествия членов и сотрудников ЦБК должны преследовать две цели: осведомление о положении краеведной работы и изучение самого края, его природы или памятников, его естественного или культурного ландшафтов (на путях к синтезу). Меня лично, избравшего Поволжье предметом своего изучения, всего более привлекают города, как культурные гнезда в монументальном и в других смыслах»[17].

Таким образом, в части разработки «дальних экскурсий» интересы И.М. Гревса неуклонно вели его к сближению с ЦБК. Расформирование института летом 1924 г. ученый воспринял крайне болезненно. Это был уже второй тяжелый удар: годом ранее профессора уволили из университета. Так ЦБК стало основной точкой приложения творческих сил И.М. Гревса.

В 1925 г. испытания обрушились и на Н.П. Анциферова: 25 февраля его арестовали[18]. Это событие описано им предельно кратко: «В ночь с 24 на 25 [февраля] был арестован. 26-го сослан в Сибирь в Н.Николаевск[19]. Там получил назначение в Туруханский край на 3 года. Однако отправлен не был, а получил разрешение уехать в Омск в качестве ссыльного. В Омске провел 7 недель…»[20] Благодаря пересмотру дела 29 мая Н.П. Анциферов вернулся в Ленинград, но эта стрессовая ситуация серьезно подорвала его нравственные и физические силы.

Приняв огромное участие в судьбе семьи Николая Павловича, И.М. Гревс был обеспокоен состоянием друга. Как историка-медиевиста его давно привлекали древнерусские города – центры удельных княжеств, и был продуман такой маршрут: Ростов – Ярославль – Кострома – Нижний Новгород – Владимир. ЦБК утвердило И.М. Гревсу соответствующую командировку на июль 1925 г. Неожиданное возвращение Н.П. Анциферова заставило профессора несколько изменить планы. Сославшись на болезнь, он отложил поездку до сентября[21], пригласив Николая Павловича сопровождать его в путешествии. Скорее всего, профессор ставил перспективную задачу: привлечь Николая Павловича к работе в ЦБК. Стремясь создать максимально комфортную атмосферу, И.М. Гревс также пригласил в поездку Т.Б. Лозинскую[22] – свою бывшую ученицу и их общего с Николаем Павловичем доброго друга.

13 сентября Н.П. Анциферов выехал из Ленинграда. Следующие два дня – 14 и 15 сентября – были посвящены оформлению путевых документов и различным встречам. И.М. Гревс ехал отдельно, что следует из его отчета: «В Москве я останавливался на несколько дней лишь по пути назад… По дороге в Ростов я остановился в Троице-Сергиевом посаде…»[23] Местом встречи был назначен город Сергиев[24]. Точной даты отъезда Николая Павловича из Москвы в Сергиев в его записках нет. Поскольку последняя перед поездкой запись в дневнике сделана 15 сентября, скорее всего, он выехал из Москвы 16 сентября и в тот же день прибыл в Сергиев. В отчете И.М. Гревса записано: «В первый по выбранному маршруту крупный центр краеведения – Ростов Великий мы выехали уже втроем»[25]. Чуть позже, в Ярославле, к ним присоединился Д.И. Шаховской[26] – их с И.М. Гревсом связывала давняя дружба со студенческих лет. Так собрался коллектив единомышленников, совершенно исключительных по своим душевным и интеллектуальным качествам, а также по научным воззрениям.

Публикуемый текст хранится в фонде Н.П. Анциферова в Отделе рукописей Российской национальной библиотеки (ОР РНБ). Путевые заметки Н.П. Анциферова написаны карандашом на девяти листках блокнотного формата, заполненных с обеих сторон. Они вложены в озаглавленный автором «Думы и дни» дневник, в котором записи бытового характера перемежаются с философскими размышлениями[27]. Крайние даты дневника 26 сентября 1924 г. – 1 января 1926 г. Заметки имеют общую с основным текстом дневника нумерацию листов[28]. Первая запись, занимающая примерно четверть листка и относящаяся к пребыванию в Ростове, не датирована, но, скорее всего, сделана 17 сентября, поскольку перед следующей записью проставлена цифра «18». Отсутствие даты перед первой записью дает основание предположить, что начало заметок утрачено. В пользу этого говорит и то, что в них не отражены посещение Сергиева и встреча там с И.М. Гревсом, тогда как в дальнейшем тексте отмечены краткие остановки в Плесе, Кинешме и Юрьевце. Кроме того, заметки, посвященные пребыванию в Ростове, заметно короче прочих записей. Однако это лишь косвенные свидетельства, прямых доказательств утраты начала записей нет.

Вся поездка заняла ровно две недели: два дня в Ростове (17–18 сентября), по три – в Ярославле (20–22 сентября) и Костроме (23–25 сентября), один день (26 сентября) путешественники плыли пароходом по Волге, по два дня находились в Нижнем Новгороде (27–28 сентября) и Владимире (29–30 сентября); в ночь на 1 октября поездом уехали из Владимира и утром прибыли в Москву. Все дни путешествия оказались до предела насыщенными встречами с местными краеведами и музейными работниками, которые охотно знакомили гостей со своей работой. В каждом городе в честь ленинградцев (в первую очередь, конечно, И.М. Гревса) устраивались собрания научных обществ.

Лейтмотивом поездки явились слова, записанные Н.П. Анциферовым 20 сентября в Ярославле о краеведах – энтузиастах, любящих свою родину, край и ее историю[29]. Задуманная в кабинетных условиях и осуществленная на практике поездка показала огромный потенциал маршрута и положила начало деятельному участию Н.П. Анциферова в работе ЦБК. 2 декабря 1925 г. он стал его полноправным членом[30].

При большом удовлетворении от поездки Н.П. Анциферова тяготили невеселые раздумья. 2 октября он записал в дневнике: «Все, что мы видели во время нашего путешествия, убедительно свидетельствует, что процесс, наметившийся в начале века, оживления нашей старины – продолжает развиваться. Но… какой смысл имеет он теперь? Возрождение теперь невозможно. Коренным образом изменилась жизнь, и памятники старины, вновь обретенные, не смогут оплодотворить почву новой жизни. За эти годы произошел идеологический разрыв. Возможна ли новая встреча, встреча сознания новых поколений с возрожденными остатками старины?»[31]

Тогда Николай Павлович не нашел ответа на свой вопрос. Он был дан 42 года спустя, в 1967 г., когда группа спецкоров газеты «Советская культура» по инициативе Ю.А. Бычкова[32] совершила очень похожую поездку по маршруту: Москва – Сергиев Посад (в те времена Загорск) – Переславль-Залесский – Ростов Великий – Ярославль – Кострома – Иваново – Суздаль – Владимир – Москва. Появившаяся в результате серия очерков под общим названием «Золотое кольцо»[33] положила начало самому популярному экскурсионному путешествию как в бывшем СССР, так и в постсоветской России.

Вступительная статья, подготовка текста к публикации
и комментарии И.А. ГОЛУБЕВОЙ.

 

[1] См., напр.: «Я всегда любил преподавание, но теперь в области истории… это очень трудное дело». Письма И.М. Гревса к Н.П. Анциферову. 1934–1941 гг. / Публ. И.А. Голубевой // Отечественные архивы. 2017. № 1. С. 64–92.

[2] Н.П. Анциферов писал: «Через несколько лет после закрытия Экскурсионного института, а именно в 1925 г., Иван Михайлович был избран в члены Центрального бюро краеведения. Летом этого года он получил командировку по городам Приволжья». (Анциферов Н.П. Из дум о былом: Воспоминания. М., 1992. С. 401.)

[3] Публикации этого автора содержат разночтения. В одной из статей О.Б. Вахромеева почти дословно приводит слова Н.П. Анциферова, однако несколькими страницами ниже пишет: «Летом 1924 г., выполняя очередное занятие (так в тексте. – И.Г.) бюро, Иван Михайлович посетил Полтаву... Осенью 1924 г. профессор состоял в числе организаторов Рязанского областного музейного съезда, о работе которого он собрал подробный отчет и опубликовал в журнале “Краеведение”». (См.: Вахромеева О.Б. Приглашение к путешествию: методика исторических поездок И.М. Гревса. СПб., 2007. С. 28, 34.) В другой статье она сообщает: «В 1925 г. Иван Михайлович начал плодотворное сотрудничество с Центральным бюро краеведения», но буквально в следующем абзаце дает иную информацию: «В 1920-е гг. делегируемый ЦБК, И.М. Гревс съездил в Вологду, Галич, Белозерский край (1922 г.), Полтаву, Рязань (1924 г.), Поволжье (1925 г.), Черноземную полосу (1928 г.)». (Она же. Опыт научной командировки Ивана Михайловича Гревса в Поволжье в 1925 году // Мир экскурсий. 2010. № 4 (12). С. 8–10.)

[4] В статье «И.М. Гревс – историк и краевед» указывается: «Иван Михайлович был одним из создателей Петроградского экскурсионного института, действовавшего в начале 20-х гг., и руководил в нем гуманитарным отделом, а затем его работа сосредоточилась в Центральном бюро краеведения». (См.: Каганович Б.С. И.М. Гревс – историк и краевед // Иван Михайлович Гревс и петербургское краеведение: Сб. к 150-летию со дня рождения. СПб., 2010. С. 13.)

[5] Смирнова А.Г. Опыты построения п/отдела города (из документального наследия И.М. Гревса) // Вестн. РГГУ. 2014. № 17 (139). С. 227.

[6] Центральное бюро краеведения // Краеведение. 1923. № 1. С. 47.

[7] Сведения из индивидуального отчета И.М. Гревса о его деятельности в Петроградском экскурсионном институте за октябрь 1922 г. – октябрь 1923 г. обнаружены в документах Центрального государственного архива Санкт-Петербурга. (Ф. 2555 «Ленинградское отделение Главнауки». Оп. 1. Д. 710. Л. 22.)

[8] В частности, такого мнения придерживается искусствовед и философ О.И. Генисаретский: «Взгляды И.М. Гревса на общекультурное и художественно-педагогическое значение путешественности – часть целостной философии культуры, имевшей для Гревса не только методологический и мировоззренческий, но и живой культуротворческий смысл». (См.: Генисаретский О.И. Хождение к Святыням: философия путешественности Ивана Михайловича Гревса // Упражнения в сути дела: [Сб. филос.-эстет. эссе]. М., 1993. С. 145.)

[9] Так, летом 1906 г. ученик И.М. Гревса Л.П. Карсавин отправился в Италию для сбора материалов к диссертации. План работы, составленный для него учителем, включал «культурные экскурсии» по маршрутам, которые профессор разработал для предстоящего коллективного путешествия. (См.: Российская историческая мысль: Из эпистолярного наследия Л.П. Карсавина: письма И.М. Гревсу (1906–1916) / Сост. А.К Клементов, С.А. Клементова. М., 1994. С. 30, 32.)

[10] Подробнее см.: Голубева И.А. И.М. Гревс и Н.П. Анциферов: от Италии к Петербургу (к вопросу становления урбанистики как научной дисциплины) // Историографический сб.: Межвуз. сб. науч. тр. Саратов, 2008. Вып. 23. С. 24–34. Описанию этой поездки посвящены три главы воспоминаний Н.П. Анциферова: «По Италии в 1912 году (Caravano russo)»; «Сан-Джиминьяно»; «Сьена». (См.: Анциферов Н.П. Из дум о былом… С. 277–309.)

[11] Краснуха Эмма Васильевна (1878 – не ранее 1951) – выпускница ВЖБК (1903 г.), слушательница Берлинского университета (1899 г.), педагог, общественный деятель. Одна из зачинателей экскурсионного дела в России (теоретик-методист).

[12] Гревс И.М. Экскурсионное дело и нужды русской культуры // Наука и ее работники. 1922. № 3–4. С. 6.

[13] Вейнерт Я.А. Как я помню Николая Павловича Анциферова / Публ. Е.М. Колосовой и А.В. Крейцера // Universum: Вестн. Герценовского ун-та. 2014. № 1. С. 139. Воспоминания Я.А. Вейнерт также опубликованы А.В. Крейцером в журнале «Звезда» (2014. № 8. С. 104–109).

[14] Гревс И.М. Экскурсионное дело и нужды русской культуры. С. 6.

[15] Петербургский филиал архива (ПФА) РАН. Ф. 726 «И.М. Гревс». Оп. 1. Д. 204. Л. 40 об. – 41.

[16] В письме, адресованном бывшей ученице Е.Я. Рудинской (1885–1978), Гревс сообщал: «Большая масса работы уходит на “Экскурсионный институт”, но эта работа мне очень нравится; на старости лет это меня вдохновляет и бодрит... Из известных Вам лиц в “Экскурсионном институте” принимают деятельное участие Н.П. Анциферов и Г.Э. Петри… Когда я придаюсь экскурсионному делу, то чувствую себя молодеющим, полным энергии и перспектив. Это тоже одно из огромных средств охраны культуры, возбуждения к ней любви и почитания». (См.: Человек с открытым сердцем: автобиографическое и эпистолярное наследие Ивана Михайловича Гревса (1860–1941) / Авт.-сост. О.Б. Вахромеева. СПб., 2004. С. 304.)

[17] ПФА РАН. Ф. 726. Оп. 1. Д. 206. Л. 23.

[18] Подробности первого ареста Н.П. Анциферова и его друга А.П. Смирнова нашли отражение в обвинительном заключении по делу кружка «Воскресенье» («Дело А.А. Мейера», 1929 г.). Постановлением Особого совещания при Коллегии ОГПУ в 1925 г. в административном порядке ученые были высланы в Сибирь сроком на 3 года за оказание приюта и информирование о жизни ленинградских ученых перешедшего нелегально границу белоэмигранта, «финского шпиона». Связь Н.П. Анциферова и А.П. Смирнова возобновилась с возвращением их в Ленинград после замены реального срока приговора условным. (См.: «Дело А.А. Мейера» / Публ., подг. текста, вступ. заметка и примеч. И.Флиге и А.Даниэля // Звезда. 2006. № 11. С. 186.) «Финский шпион», о котором идет речь в обвинительном заключении, – Анатолий Эсперович Серебряков (1890–1938) – выпускник историко-филологического отделения Санкт-Петербургского университета, ученик И.М. Гревса, однокурсник и друг Н.П. Анциферова. После недолгого ареста в 1920 г. бежал в Финляндию, где работал переводчиком. В 1924 г. тайно вернулся на родину для свидания с матерью и друзьями; на обратном пути был арестован. (Подробнее см.: Слепкова В.Н. Историк Зоологического музея Анатолий Эсперович Серебряков (1890–1938) // Историко-биологические исследования. 2013. Т. 5. № 3. С. 43–71.)

[19] Ново-Николаевск с 12 февраля 1926 г. переименован в Новосибирск.

[20] Анциферов Н.П. Радость жизни былой… Проблемы урбанизма в русской художественной литературе. Опыт построения образа города – Петербурга Достоевского – на основе анализа литературных традиций / Сост., подг. текста, вступ. статья Д.С. Московской; подг. фрагментов текста дневника Н.П. Анциферова, коммент. И.А. Голубевой. Новосибирск, 2014. С. 606–607.

[21] Отчет о поездке Ивана Михайловича Гревса в Поволжье в 1925 г. / Публ. О.Б. Вахромеевой // Мир экскурсий. 2010. № 4 (12). С. 233–240. В отчете И.М. Гревс напрямую не говорит о мотивах переноса командировки, ссылаясь лишь на болезнь.

[22] Лозинская (урожд. Шапирова) Татьяна Борисовна (1885–1955) – выпускница ВЖБК, историк, экскурсионист. Жена поэта и переводчика М.Л. Лозинского.

[23] Отчет о поездке Ивана Михайловича Гревса в Поволжье в 1925 г. С. 11, 14.

[24] В 1919 г. Сергиевский Посад был преобразован в город Сергиев. С 1991 г. Сергиев Посад.

[25] Отчет о поездке Ивана Михайловича Гревса в Поволжье в 1925 г. С. 16.

[26] Шаховской Дмитрий Иванович (1861–1939) – государственный и общественный деятель, мыслитель, историк философии. В 1885–1905 гг. активный участник земского движения, в 1905– 1917 гг. в кадетской партии, затем в кооперативном движении, литератор. Арестован в 1938 г., расстрелян в Москве в апреле 1939 г.

[27] ОР РНБ. Ф. 27 «Анциферов Н.П.». Д. 31. Л. 1–82. Большая часть этого дневника опубликована. (См.: Анциферов Н.П. Радость жизни былой… С. 580–641.) Заметки Н.П. Анциферова о поездке в данную публикацию не вошли.

[28] ОР РНБ. Ф. 27. Д. 31. Л. 39–47 об.

[29] Там же. Л. 39 об.

[30] Радость жизни былой… С. 627; ОР РНБ. Ф. 27. Д. 31. Л. 76 об.

[31] Радость жизни былой… С. 622; ОР РНБ. Ф. 27. Д. 31. Л. 48–49.

[32] Бычков Юрий Александрович (1931–2016) – искусствовед, литературовед, журналист. Директор Государственного литературно-мемориального музея-заповедника А.П. Чехова «Мелихово» в 1994–2004 гг.

[33] Бычков Ю., Жегис В., Фомин А. Золотое кольцо: по старым русским городам // Сов. культура. 1967. 21 нояб. С. 2; Бычков Ю., Фомин А. «Золотое кольцо»: старое и новое // Там же. 25 нояб. С. 2; Жегис В., Фомин А. «Золотое кольцо»: новая встреча с Берендеевым царством // Там же. 30 нояб. С. 2; Бычков Ю., Фомин А. «Золотое кольцо»: находка в Угольском // Там же. 5 дек. С. 2; Они же. «Золотое кольцо»: осуществимая мечта // Там же. 12 дек. С. 2.

 

Список литературы

  1. Вахромеева О.Б. Опыт научной командировки Ивана Михайловича Гревса в Поволжье в 1925 году // Мир экскурсий. 2010. № 4 (12). С. 8–10.

  2. Вахромеева О.Б. Приглашение к путешествию: методика исторических поездок И.М. Гревса. СПб., 2007.

  3. Генисаретский О.И. Хождение к Святыням: философия путешественности Ивана Михайловича Гревса // Упражнения в сути дела: [Сб. филос.-эстет. эссе]. М., 1993. С. 140–154.

  4. Голубева И.А. И.М. Гревс и Н.П. Анциферов: от Италии к Петербургу (к вопросу становления урбанистики как научной дисциплины) // Историографический сб.: Межвуз. сб. науч. тр. Саратов, 2008. Вып. 23. С. 24–34.

  5. Гревс И.М. Экскурсионное дело и нужды русской культуры // Наука и ее работники. 1922. № 3–4. С. 3–14.

  6. Каганович Б.С. И.М. Гревс – историк и краевед // Иван Михайлович Гревс и петербургское краеведение: Сб. к 150-летию со дня рождения. СПб., 2010. С. 7–15.

  7. Смирнова А.Г. Опыты построения п/отдела города (из документального наследия И.М. Гревса) // Вестн. РГГУ. 2014. № 17 (139). С. 225–232.

Заметки Н.П. Анциферова о путешествии с И.М. Гревсом
по древнерусским городам в 1925 г.

17–30 сентября 1925 г.

[17 сентября][A]

Ростов. Кремль со своими башнями и соборами. Одна из башен светилась. По шатровой крыше мелькал силуэт пожарного. Это теперь пожарная каланча. Вечером делали доклады в колоссальном доме, построенном на деньги купца Кекина[1]. Он оставил городу 7 миллионов. На эти средства проведен водопровод и электричество.

 

18 [сентября]

Хмуро. Моросит. Тучи низко стелются над городом. Кричат галки. Ходили в Иаковлевский монастырь[2]. Он нас оставил холодными. Дождь усилился. И[ван] М[ихайлович] и Т[атьяна] Б[орисовна] вернулись. Я пошел за город в церковь Иоанна Богослова[3]. Церковь построена на месте видения Авраама (сокрушитель Велеса[4]). Он шел к Иоанну Богослову в Царьград. Встретил его Святитель под Ростовом. «Камо грядеши?»[B] Иоанн вручил ему посох. Церковь деревянная с шатровой звонницей и галереей. Внутри все, как объяснил мне плотник, сделано топором. Церковь бедная. Вся утварь из дерева или из олова. Деревянные подсвечники, венцы, оловянная чаша. Прекрасные деревянные позолоченные царские врата. Мне лучше всего молится в таких бедных старых церквах. Вспоминал Фроловскую церковь.

Старушка сказала мне: «Хозяин мой крестьянством промышляет, от церкви дохода нет. Староста он ради своей искры»[C].

 

20 [сентября]

Вчера осматривали Ярославль. День хмурый, как и накануне. Осматривали город. Прошли мимо Спасского монастыря, вдоль берега Которосли. Ландшафт развертывается изукрашенный разнообразными церквами. Поднялись на вершину «рубленного города»[5]. По легенде Ярослав здесь в овраге зарубил медведя – тотему местного языческого племени. Герб Ярославля – медведь. Лицей, который я видел в руинах еще весной, разрушен до основания[6]. Все значительные здания изувечены.

Ярославль – истерзанный город. В музее нас приняли очень хорошо. Все это краеведы-энтузиасты. Это старые люди, окопавшиеся в былом от современности, полные благородства и гордости старинной. Таким показался мне Адам Георгиевич Богданович[7], показавший нам, между прочим, Exlibris Christafari Leodini Archiepiscopi Florentini Interpritatinos Virgilis. Arsenii Archiepiscopi Rostoviensis A Jarislaviensis Veneciis MXIVVIIIIX[8].

Ярославцы, исходя из расцвета искусства в этом городе, называют его Флоренцией Севера, но это сравнение, по-моему, малосодержательно. Есть среди краеведов молодые, страстно увлеченные. К ним я отношу П.С. Иванова[9], напомнившего мне юношей 13-го и 14-го года довоенных, с их преклонением перед русской стариной, но с широким общекультурным захватом. Таков же Д.Н. Эдинг[10], друг Мута[11]. Или же попроще, увлеченные работой, как девушка Сахарова[12], собирающая этнографический материал, цветущая, жизнерадостная. Есть энергичные работники, ведущие борьбу за само музейное дело, вырывая средства и ценности от властей, часто не умеющих их ценить. Таким мне показался Ушаков[13], хранитель Ростовского кремля. Хочется мне отметить здесь и учителя-краеведа[D], крестьянского сына, вышедшего из курной избы, женатого на докторе-хирурге, окончившей Лозаннский университет и долго практиковавшей в Париже.

Сейчас нам предстоит идти с Первухиным[14] – знатоком Ярославского Ренессанса. Вчера мы видели храм Иоанна Предтечи. Как и храм Богоявления, он выстроен еще в казенных русских формах. Масса храма, дающая тонкий, волнующий силуэт, окрашена в темно-красный цвет с коричневым оттенком. На этом сочном густом фоне нежно проступает кружево узоров и зеленые изразцы. Купола, многочисленные луковки у Иоанна Предтечи золотые, у Богоявления – зеленые.

Эти храмы лишены благородной простоты и смиренной ясности бедных псковских и новгородских храмов. Они выросли на почве зрелой культуры, стремящейся к изысканности и сложности. В них есть игра, много декоративности. Они похожи на цветы, мистические и радостные. Внутри поражает пестрота узоров фресок и икон, сплошь покрывающих стены. И каждое изображение очень осложнено. Здесь много интереса к кудрявому рассказу. Особенно интересно Благовещение, которое Первухин сравнивает с иконой из запечатленного Ангела. Икона похожа на западноевропейские. Много внимания ландшафту и интерьеру, внешним деталям. Лик Мадонны – уже земной. Это подлинный Ренессанс. Но как характерны детали. Наверху – славы Божии, на месте одесную нет еще Христа. Ангел держит только его изображение, и луч, из него исходящий, рассекает икону и осеняет грудь Богородицы. В луче чуть прочерчен образ младенца. Другая деталь. В складках одежд, в изгибах скал, словно иглой прочерчены микроминиатюры. Это уже игра, наивное стремление украсить то, что любишь, но увлечение деталями за счет целого.

Утром осматривали Илью Пророка. Показывал Н.Г. Первухин, автор трех монографий, посвященных ярославским церквам[15]. Он трактует эту живопись как сказку. Да, это сказка. Но не благоговейный рассказ о лицах иных. Это то слово «сказка», которое мы сочетаем с 1001-й ночью. Это рассказ о необычайном, занимательный, наивный и вычурный, с массой подробностей.

Бытового материала так много, что хочется проработать тему: «Быт Ярославля в XVII в. по данным живописи». Домики, избы, столы, штоф вина[E], костюмы. Особенно хороши чинные жених и невеста на пиру в Кане Галилейской[16]. В иконах тот же кудрявый рисунок. Яркие краски, словно мозаика из яшмы и орлеца. Понравилась легенда о святом (забыл имя). Он был возлюбленным одной богатой женщины. Их тяготил грех. В окрестностях началось гонение на христиан. Женщина послала возлюбленного добыть ей мощи. Святой обещал. И сдержал обещание. Он вернулся к возлюбленной. Но он уже не был жив. Привезли ей прах. Святой искупил грех мученичеством. Интересен идейно «апофеоз мечей»[17].

Осматривали музей. И здесь сообщаются «люди края». Здесь разрабатывается тема «Ярославль в литературе». Эти работы ведут Тихомиров[18], Смирнов[19] и юноша 19 лет Димитриев[F][20] (секретарь краеведческого общества). Он показывал нам город. Характерен уклон в прошлое, что ново – то неинтересно. Купечество гораздо ярче отразилось на городе, чем дворянство. Великолепна площадь церкви Ильи. Обширная, круглая, с лучами, упирающимися в старые башни и церкви. Дома в строгом классическом стиле. Облик Ярославля определен эпохой Екатерины. Здесь был наместник Мельгунов[21] – культурный деятель и масон. Узнали многое о мятеже в Ярославле – это Лион русской революции. И расправа с ним не являлась стратегической необходимостью. Вечером беседовал с краеведами Полотебновым[22] и Димитриевым. Заходил в церковь на вечерню.

Утром был в Спасском монастыре. Его воспоминания. Первая школа в XIV в. Пристанище Марине Мнишек. Осада Лисовским. Место смерти Никона. Здесь жил после избрания Михаил. Здесь в библиотеке найдена рукопись «Слова о полку Игореве». В соборе видели фрески XVI в. Очень хороши. Бог Саваоф и Преображение. В иконохранилище архангелы и Преображение. Архангелы школы Рублева. Эти вещи после ярославской живописи очень хорошо оттенены. Вспомнилось: «Марфа, о многих печешься, а единое на потребу»[23]. Сосредоточенное величие, широкие плавные линии, большая красочная светящаяся синими, зелеными, пурпурными огнями плоскость. Под восстановленными святыми вратами – строчки Апокалипсиса. Замечателен летящий ангел с трубой. Из монастыря спустились к Которосли. Переправились на лодке. Прошли лугами к слободам. В Коровниках церковь Иоанна Златоуста с прекрасными изразцами. Необыкновенно хороша колокольня, стройная и легкая. Дм[итрий] Ив[анович] водил нас по городу в окрестностях рынка.

Были у Лазарева и рассматривали его собрание снимков Ярославля[24]. Вместе с ним ходили к Николе Мокрому, где «дом Иванова» XVII в.[25] Отсюда прошли на новые постройки. Город в этой части особенно сильно пострадал от обстрела[26]. На пепелище строится деревянный городок для трудящихся. Вдали видна колоссальная фабрика Корзинкина[27]. Маленькие деревянные домики для членов профсоюза. В центре будет большой сад.

Под вечер с Полотебновым сидел на кремлевском холме над Волгой. Закат окрасился, тучи пурпурные. Волга была тиха. Отблеск зари не золотил ее воды. Они казались холодными и стальными. Полотебнов мне показал маршрут своей экскурсии. Запомнился ряд «микропейзажей».

Вечером было собрание краеведов, на котором нас очень радушно приветствовали. Работа и здесь ведется очень большая и свободная, несколько оторванная, однако, от современности. Отмечу: библиотекаря Богдановича, заведующего музеем Первухина, отец и сын Перцевы[28] (оба работают над одним делом, как это хорошо), Тихомиров – заслуженный краевед, Лазарев – фотограф-краевед, С.С. Димитриев – секретарь общества. Очень горячо благодарили И[вана] М[ихайловича][G].

Жили мы в музее. Нас принимали ученики А.Н. Анисимова[29], пожилая учительница и юноша студент Паша, служащий одновременно ночным сторожем. Оба необыкновенно по-русски застенчиво-радушные и ласковые.

В Ярославле было очень хорошо.

 

23–25 сентября

Кострома. Замирающий город. В центре – великолепная Сусанинская площадь – типичнейшая провинциальная площадь эпохи расцвета монархии, в так называемом казенном вкусе. Каланча, гауптвахта, присутственные места, торговые ряды, занимающие огромное пространство и подходящие вплотную к пристаням Волги, создают ландшафт удивительной законченности. Характерная деталь – церковь, надстроенная над гостиным двором. Все это составляет новый центр, к которому радиусами сходятся улицы, в перспективе которых часто синеет лес! Вблизи центра – на месте старого Кремля – монастырь с высокой, очень остроконечной колокольней Успенского собора. Этот зеленый холм с золотыми маковками и узорчатым силуэтом колокольни увенчивает облик города. Нам доставляло большое наслаждение бродить по улицам Костромы, заходить во дворы ее тихих деревянных домов, где мы находили уютные запущенные сады, беседки, качели. Стояли мы у прудов, обсаженных, помнится, ивами, где важно плавают гуси и пьют воду голуби. Дома попадаются с колоннадами. Особенно часто закругленные на перекрестке улиц. И в глубине этот постоянно синеющий лес. Вдоль реки Костромы тянутся неожиданные кирпичные корпуса фабрик, а на той стороне совсем деревенский поселок и Ипатьевский монастырь с садом из кедров и лиственниц, на дверях главного здания которого изображены: Еврипид, Омир[H][30] и Платон[31], а на сводах, среди святых, первые Романовы.

На другой стороне города, за Черной речкой – Татарская слобода с мечетью, а за ней – холм, поросший хвойным лесом, – кладбище. Мы бывали здесь по вечерам, когда издали на розовеющем небе выступал силуэт Костромы, как на старой миниатюре, четкий и воздушный. А Волга казалась шире и мгновенно меняла окраску. На том ее берегу – гористом холме со старой церковью – старое городище. В 30 верстах от города – Спас-Великий. Там свайный поселок, там старообрядческие молельни. Очень хотелось побывать в этом «неолите», да не пришлось.

Во главе краеведов стоит Вас[илий] Ив[анович] Смирнов[32]. Человек исключительной энергии, энтузиаст с легкой скептической улыбкой. В его музее хорошо представлены этапы кустарного производства. На заседании мы узнали чрезвычайно много увлекательного о краеведческой работе. Рассказывал нам В[асилий] И[ванович] о крестьянских краеведах. Один из них уничтожил божницу, убрал иконы и написал – Бог.

В Костроме прихворнул Ив[ан] Мих[айлович], и мы уже думали повернуть в Питер, но все обошлось благополучно. В Костроме мы расстались с Дм[итрием] Ив[ановичем]. Мы все больше привязывались к нему. Ему свойственна редкая и очень мной ценимая черта: это хозяин без собственности. Для него свое – общее и общее – свое. Как у него до всего глаз, на все своя мысль. Как он все принимает к сердцу. Надо было его видеть, как он, качая головой, говорил: «А Волга – пуста, пуста». Он все поучает, при этом глаза разгораются, он тычет в воздухе пальцем и проникновенно говорит: «Вы непременно должны!» Что-то есть в нем и аскетическое, но какое нутряное, почти сокровенное.

 

26 сентября

Простились мы с Костромой очень хорошо. В[асилий] И[ванович] назвал краеведов «собирателями земли русской». Было утро. Солнце всходило. Мы стояли на палубе и все смотрели, все миниатюрнее становился силуэт Костромы.

Путь по Волге был прекрасен. День стоял – золотая осень. В воздухе носились серебристые пряди «бабьего лета». Подъехали к Плесу. Как хотелось задержаться в нем. Была совсем левитановская пора. Его холмы, спуски, овраги горели золотыми и червонными пятнами, и купола старых церквей сияли. Снова с интересом я высмотрел холм с погостом и маленькой церковкой «над вечным покоем».

И снова Волга. Ширь воды. Перекличка пароходов. Быстро летящая утка. Сверкающая крылом чайка. Изредка село с шатровой церковью. Изумрудные ковры озимого, пустынные поля и леса, леса. Иван Михайлович был в особо веселом настроении. Мы беседовали о Л.Толстом и Тургеневе, а после я рассказал о Ville Schiller[33]. Вечерело. Быстро стемнело. Проступили звезды, а потом над лесом заалел рог луны. Еще днем мы проехали Кинешму – быстро растущий центр-порт нового губернского города – промышленного Иваново-Вознесенска. А потом Юрьевец. Долго длилась погрузка и выгрузка. Я сверху смотрел на толпу, освещенную фонарями, улавливал различный ритм ее жизни и вспоминал «Человечка с гусями»[34]: «Из источника струится к нему как бы вечная мудрость, час становится веком. Каковы бы ни были эти люди, когда он смотрит им в глаза, неземное чувство овладевает им: во всех глазах одно и то же: тот же огонь, та же болезнь, та же мольба, то же одиночество, тот же жребий, та же смерть; во всех душа Бога».

 

27 [сентября]

Н[ижний] Новгород. Остановились в музее искусств. Находится в новом ампирном особнячке на набережной. Нижний – большой город типа уже не губернского, а областного. Побывали у историка Архангельского[35], который водил нас по стенам Кремля. Очень удачно подвел к ним. Из главной улицы, через закоулок подвел к глубокому оврагу, на дне которого проложена дорога и над которым на холме – стены и башни Кремля, бегущие по изломанным линиям холма. Вечером были в Печерском монастыре. Дорога по Верхней набережной «лучше Италии» – сказал Анисимов. Вниз спускаются скаты холмиками, покрытыми золотистой и червонной [листвой], за ними Волга, здесь более оживленно, а за ней заливные луга и чернеют леса Чернораменские. На наших глазах свет погас, и все подернулось холодной осенней мглой, и выступили звезды. В монастыре был праздник, было людно и не было тишины.

 

28 [сентября]

Рано утром обходил район за Ильинкой, где селилось прославленное нижегородское купечество. Нашел дома XVIII в. Осматривал музеи. Художественный – маленький Эрмитаж. Бытовой музей совсем особого рода. Помещается в пышном доме купцов Рукавишниковых, описанном в «Проклятом роде» сына купца – Ивана[36]. В музее воссоздается быт сословный разных слоев населения за последние три века. Есть комнаты, посвященные старообрядцам. Какой материал для иллюстрации «В лесах» Печерского[37]. Много иллюстраций его сына[38]. Жаль, что не пришлось с ним познакомиться. Узнал, что ярмарка в начале XIX в. имела много корпусов в ложно-китайском стиле. На ярмарке сейчас живее, чем было весной. Снова поразил размах этого торгового района. Осмотрели затейливой архитектуры Строгановскую церковь. Вечером после собрания краеведов уехали.

 

29 [сентября]

(День рождения Тани[I], а она одна. Получит ли сегодня мой привет?)[J] Владимир – «венчальный город» Герцена. Раннее утро. Над предместьем поднимается зеленый холм, на нем монастырь, за ним – Димитриевский собор, далее – Успенский. Все еще в утренней мгле. Прорвались сквозь облако лучи восхода, и ожили стройные тела церквей, словно встрепенулись, когда покрылись нежным румянцем зари. Дрожит в прохладном воздухе колокольный звон.

Но день обманул. Потом стало холодно, и к вечеру пошел дождь. В полумгле мы с трудом разбирались во фреске Рублева «Страшный суд», но новая алтарная, изображающая Ангела, ведущего в пустыню мальчика Иоанна Крестителя, была хорошо освещена. И краски с нежными переливами, и контуры фигур – все было особого очарования, свойственного этому месту. Архитектура соборов, в особенности, конечно, Димитриевского, мне роднее всего. Их строгие, стройные, белые тела создают особое торжественное молитвенное состояние. Как жаль, что Герцен, так тонко разбиравшийся в индивидуальности городов[K], остался чужд обаянию красоты древнего Владимира[L]. Конечно, не много губернских городов могут предлагать такие виды, как Владимир. Церкви своей архитектурой напоминают историческую святость, ибо собор не велик по массе, но масса его очень хороша, в ней есть что-то стройное, конченное. А как живо вспоминался здесь Герцен. Вот Золотые ворота. Здесь, второй дом слева, так хорошо глядеть на него. Сквозь арку ворот. В нем жил Герцен – изгнанник. Здесь началась их[M] «Владимирская жизнь». «Какие светлые, безмятежные дни проводили мы в маленькой квартире в три комнаты у Золотых ворот»[39].

Вот этот двухэтажный, белый, лишенный всяких украшений домик, сжатый двумя своими соседями. Вот и ворота с высокой узкой аркой, с церковной надстройкой, вот и церковь Св. Николы, что у Золотых ворот, где они хотели венчаться. Слева и справа от ворот тянется насыпь старого города Андрея Боголюбского. Под этими воротами, по печальной «Владимирке» проехали они в Ямскую слободу для таинства брака. «Когда мы выезжали из Золотых ворот вдвоем, без чужих, солнце, до тех пор закрытое облаками, ослепительно осветило нас последними ярко-красными лучами, да так торжественно и радостно, что мы сказали в одно слово: “Вот наши провожатые!” Я помню ее улыбку при этих словах и пожатье руки»[40].

По Владимирке до церкви Ямской слободы нужно пройти версты три, миновав заставу с ее обелисками и гауптвахтой. Слобода вполне сохранила свой сельский вид. Церковь расширена. Мы (я и Т[атьяна] Б[орисовна]) были и внутри. Уж совсем стемнело. Зажгли церковные свечи. В полумраке обрисовались царские врата. Перед ними стояли одни. Хотели посмотреть вещи того времени. Но они переданы в музей. «Маленькая ямская церковь, верстах в трех от города, была пуста, не было ни певчих, ни зажженных паникадил… В церкви становилось темно, только несколько местных свеч горело»[41]. Мы шли к церкви сквозь тьму и под холодным осенним дождем, по страшной грязи, как бы совершая паломничество.

Перед паломничеством в Ямскую слободу мы ходили за Лыбедь. Еще на этой стороне, на теперешней улице Герцена стоит дом Смирновых, куда Герцен привез похищенную Наташу. Дом, помнится мне, двухэтажный, деревянный на каменном фундаменте. Лыбедь вьется по оврагу, разрезая на две неравные части город.

«За Лыбедью отдавался внаймы запущенный большой барский дом с садом… Меня прельстила вышина комнат, размер окон и большой темный[N] сад… В нем была большая зала, едва меблированная; иногда нас брало такое ребячество, что мы бегали по ней, прыгали по стульям, зажигали свечи во всех канделябрах прибитых к стене и, осветив залу a giorno[O], читали стихи»[42]. Дом погиб еще до войны. На его месте построили кирпичный красный дом делового вида. Старый сад исчез. Насадили новый. В центре его беседка. Здесь ничто не могло напомнить нам о старом доме. Осталась тихая окраинная улица, да вид на Владимир с силуэтами его древних соборов, спускающийся крутыми склонами, изрезанными оврагами к Лыбеди. Об этом виде у Герцена ни слова. Здесь Герцен знал боль счастья.

Мы пошли к заставе (помнится, Муромской). Дорога пологая шла в гору. Вот каменные обелиски и сторожка, за ними плавный изгиб. Здесь приволье полей и синеющие леса. Здесь, вероятно, они гуляли по вечерам, когда звенели жаворонки. Вот поворачивались и шли к городу. Над зеленью выступают силуэты соборов. Как живо я ощущал их и представлял себе их возвращающимися к старому дому, встречавшему их приветливыми огоньками.

Вспомнились мне их слова прощания с Владимиром. «В начале 1840 г. расстались мы с Владимиром, с бедной узенькой Клязьмой. Я покидал наш венчальный город с щемящим сердцем и страхом; я предвидел, что той простой, глубокой внутренней жизни не будет более, и что придется подвигать много парусов. Не повторятся больше наши долгие одинокие прогулки за городом, где, потерявшись между лугов, мы так ясно чувствовали и весну природы, и нашу весну. Не повторятся зимние вечера, в которые, сидя близко друг к другу, мы закрывали книгу и слушали скрип пошевней и звон бубенчиков, напоминающих нам то 3 марта 1838 г.[43], то нашу поездку 9 мая[44]. Не повторятся!»[45] Вот и теперь проезжающие на тройке по Владимиру в городе подвязывают бубенцы и на мосту развязывают их.

Здесь во Владимире еще раз я мог «следить за всходами личных судеб».

 

30 [сентября]

Утром ходили за Клязьму. Потом отправились по Владимирке в Боголюбово. Вспоминалось: «Динь-бом, слышен звон кандальный»[46]. До Боголюбова 10 верст. В монастыре сохранилась стена терема князя Андрея с интересными оконными наличниками. Стена теперь составляет часть колокольни. К этому терему приурочено предание об убийстве Андрея боярами[47]. Как жесток закон исторического развития. Кровь должна пролиться, чтоб зародилась новая жизнь; кровь в истории, как дождь в природе. Неужели этот закон, в который так уверовало наше время, – закон непреложный! Sacer nobilibus cruor[P].

За 11/2 версты отсюда, за линией жел[езной] дороги, среди заливных лугов у изгиба речки Нерли стоит среди рощицы одинокий храм Покрова. Это одно из лучших мест для паломничества. Церковь полна того лада, той целостности, от которой такой мир и тишина. Это было последнее впечатление нашего путешествия.

 

ОР РНБ. Ф. 27. Д. 31. Л. 39–47 об. Автограф. Простой карандаш.

 

[A] Датируется по содержанию дневника.

[B] Куда идешь?

[C] Здесь и далее выделено и подчеркнуто Н.П. Анциферовым.

[D] Личность не установлена.

[E] Далее одно слово неразборчиво.

[F] Здесь и далее так в документе, правильно: Дмитриев.

[G] Имеется в виду И.М. Гревс.

[H] Гомер (подстрочное примеч. Н.П. Анциферова.)

[I] Татьяна Николаевна Анциферова – жена Н.П. Анциферова.

[J] Предложение взято в скобки Н.П. Анциферовым.

[K] Выделено А.П. Анциферовым.

[L] Против этого места в документе поздняя авторская приписка: «Это неверно. Смотреть том II, стр. 114, 176, 227». (Герцен А.И. Былое и думы. Ч. 3: Владимир-на-Клязьме (1838–1839)).

[M] Имеются в виду А.И. Герцен и Н.А. Захарьина.

[N] В подлиннике: «тенистый».

[O] Ярко, как днем (итал.).

[P] Священная благородная кровь. (лат.).

 

[1] Кекин Алексей Леонтьевич (1838–1897) – ростовский, затем петербургский купец, известный благотворитель и меценат; выделил средства на реставрацию Ростовского кремля и способствовал открытию здесь в 1883 г. Музея церковных древностей. Свое огромное состояние завещал городской Думе на благоустройство города, просветительские и благотворительные цели.

[2] Спасо-Яковлевский Димитриев мужской монастырь. Расположен на берегу оз. Неро в юго-западной части Ростова Великого. Основан в 1389 г. ростовским епископом св. Иаковом. С 1764 до 1888 г. имел статус ставропигиального. В 1888 г. назначен местопребыванием Угличских викарных епископов. После 1917 г. службы в монастыре шли только в Яковлевской церкви. Окончательно закрыт в 1923 г. 15 апреля 1991 г. монастырь возвращен Русской православной церкви. Его деятельность возобновлена 7 мая 1991 г.

[3] Речь идет о церкви Иоанна Богослова на Ишне, в трех километрах к юго-западу от Ростова в с. Богослов. Далее Н.П. Анциферов ссылается на одно из самых знаменитых в истории Ростова преданий, известное из жития преподобного Авраамия Ростовского, основателя Богоявленского Авраамиева монастыря (конец XI в.).

[4] Велес – божество в древнерусском языческом пантеоне, одно из центральных в славянской мифологии. Змей – антагонист Громовержца Перуна; покровитель сказителей и поэзии.

[5] Рубленый город или Ярославский кремль (в старину также Малый город) – древнейшая часть г. Ярославля в форме треугольника, «острие» которого составляет стрелка рек Волги и Которосли.

[6] Ярославское Демидовское училище высших наук (1803–1833 гг.), Демидовский лицей (1834–1868 гг.), Демидовский юридический лицей (1868–1919 гг.), Ярославский государственный университет (1919–1924 гг.) – первое высшее учебное заведение в Ярославле, основанное по инициативе и на средства П.Г. Демидова. На его финансирование полностью шел оброк с демидовских вотчин Угличского и Романовского уездов. Главное здание сгорело в ночь с 7 на 8 июля 1918 г. во время Ярославского восстания. Современный Ярославский государственный университет им. П.Г. Демидова, открытый в 1970 г., считается его преемником.

[7] Богданович Адам Егорович (1862–1940) – этнограф, фольклорист, музейный работник. С 1910 г. член Ярославской губернской ученой архивной комиссии (ЯГУАК). В 1920–1931 гг. заведующий научной библиотекой Ярославского государственного музея. Один из организаторов секции краеведения Ярославского естественно-исторического и краеведческого общества. (Подробнее см.: Ярославские краеведы: Библиогр. аннот. указ. Ярославль, 1989. Ч. 2. С. 8–9.)

[8] В отчете И.М. Гревса по поводу этой книги сказано следующее: «Мы видели тут изумительные экземпляры, уники по древности, ценности и красоте. Между прочим, Interpretations Operum Vergilii (издание: Венеция, 1489 г.). Книга помечена: “exlibris Leodini Аrchiepiscopi Florentini”, а потом попавшая в состав библиотеки “Arsenii Archiepiscopi Rostoviensis Jarislaviensis” – это настоящий книжный перл». (См.: Отчет о поездке Ивана Михайловича Гревса в Поволжье в 1925 г. / Публ. О.Б. Вахромеевой // Мир экскурсий. 2010. № 4 (12). С. 24.)

[9] Иванов Петр Сергеевич (1900–1941) – музейный работник, краевед.

[10] Эдинг Дмитрий Николаевич (1887–1946) – археолог, музейный работник. (Подробнее см.: Ярославские краеведы… С. 42.)

[11] Мут – домашнее прозвище Григория Алексеевича Фортунатова, друга Н.П. Анциферова с детских лет.

[12] Сахарова Екатерина Константиновна – музейный работник, секретарь Ростовского краеведческого общества. (Подробнее см.: Отчет о поездке… С. 19.)

[13] Ушаков Дмитрий Алексеевич (1894–1942) – крупный музейный деятель, исследователь местного края. В 1921–1928 гг. директор ростовского Музея церковных ценностей. (Подробнее см.: Ярославские краеведы… С. 37–38.)

[14] Первухин Нил Григорьевич (1874–1954) – историк, искусствовед, краевед. (Подробнее см.: Рутман Т.А. Краевед, просветитель, гражданин: Труды и дни Нила Григорьевича Первухина // Церковь Ильи Пророка в Ярославле. Ярославль, 2002. Кн. 1. С. 143–174.)

[15] Первухин Н.Г. Церковь Иоанна Предтечи в Ярославле. Ярославль, 1913; Он же. Церковь Илии Пророка в Ярославле. Ярославль, 1915; Он же. Церковь Богоявления в Ярославле. Ярославль, 1916. Помимо названных, Н.Г. Первухину принадлежат труды: «О символизме в старой русской иконописи» (Владимир-на-Клязьме, 1908); «Ярославский первоклассный Толгский монастырь» (Ярославль, 1914).

[16] Кана Галилейская – известное из Библии поселение в Галилее, где состоялся Брак и где Иисус сотворил свое первое чудо: претворение воды в вино (Ин. 2, 1).

[17] Точнее: «Апофеоз меча» – одна из самых известных композиций церкви Илии Пророка, расположенная на западной стене северной галереи. Чрезвычайно сложная многофигурная композиция иллюстрирует евангельский текст: «Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч…» (Мф. 10, 34). Художники Ильинской церкви при создании этой и ряда других композиций пользовались гравюрами книги проповедей черниговского архиепископа Лазаря Барановича «Меч духовный, еже есть глагол Божий...», изданной в 1666 г. в Киево-Печерской лавре.

[18] Тихомиров Илларион Александрович (1861–1933) – выдающийся ярославский краевед, реставратор, архивист, музейный работник. С 1890 г. сотрудник ЯГУАК; с 1895 г. хранитель Исторического музея (древлехранилища). (Подробнее см.: «…Сохранить память о минувшем…» Архивариус И.А. Тихомиров о назначении и деятельности ЯГУАК / Публ. Я.Е. Смирнова // Отечественные архивы. 2009. № 5. С. 98–105.)

[19] Смирнов Михаил Иванович (1868–1949) – переславский краевед, основатель Переславского музея и его первый директор в 1918–1930 гг.

[20] Имеется в виду Дмитриев Сергей Сергеевич (1906–1991) – крупный советский историк, краевед. В 1925–1929 гг. студент историко-литературного факультета Ярославского педагогического института. С 1925 г. член, а затем ученый секретарь Ярославского естественно-исторического и краеведческого общества; сотрудник Ярославского губернского статистического бюро, библиотекарь Научной библиотеки Ярославского губернского музея.

[21] Мельгунов Алексей Петрович (1722–1788) – государственный деятель. В чине действительного тайного советника с 1777 г. до конца жизни был ярославским, а с 1780 г. еще и вологодским генерал-губернатором.

[22] Полотебнов А.Г. – педагог-словесник, обществовед, экскурсионист, автор многочисленных публикаций в журнале «Наш труд» – ежемесячном журнале Ярославского губернского отдела народного образования и губернского Союза работников просвещения в 1920-е гг.

[23] Слова эти были сказаны Спасителем Марфе, сестре прав. Лазаря: «“Марфо, Марфо, печешися и молвиши о мнозе, едино же есть на потребу. Мария же благую часть избра, яже не отимется от нея”. Я не для того здесь, чтобы возлежать на ложе и питать чрево, но для того, чтобы вас напитать словом истины с созерцанием тайн» (Лк. 10, 40–42).

[24] Лазарев Иван Артемьевич (1865–1933) – учитель арифметики и географии, фотограф, краевед. С 1918 г. возглавлял лабораторию фотографического отдела при Управлении работ по восстановлению города, которая смогла подготовить несколько сотен уникальных негативов с видами разрушенного Ярославля. Член Ярославского естественно-исторического и краеведческого общества (с 1902 г.), член ЯГУАК (с 1907 г.), один из учредителей Ярославского фотографического общества. Председатель Ярославского художественного общества. (Подробнее см.: Гузанов Е. Мастер ярославской фотографии И.А. Лазарев // Ярославская старина: Краеведческий журн. 1996. Вып. 3. С. 91–92.)

[25] «Дом Иванова» – уникальный образец древнерусского жилого здания богатого горожанина XVII в. Включен в список достопримечательностей Ярославля.

[26] Имеется в виду восстание антибольшевистских сил в Ярославле 6–21 июля 1918 г., жестко подавленное Красной армией. Город подвергли артиллерийскому обстрелу. В охваченной восстанием части города было уничтожено до 80 % всех строений. Бушевали пожары, так как пожарная часть и городская водонасосная станция были разрушены.

[27] Фабрика Корзинкина (Карзинкина) – производство основано 28 июня 1722 г. по петровскому указу; с 1857 г. Ярославская Большая мануфактура. Ее владельцами стали московские капиталисты, уроженцы Ярославской губернии братья Корзинкины. Они реконструировали и расширили предприятие, построили новые корпуса для рабочих, больницу, фабричную школу и училище, баню, детские ясли. Предприятие выполняло градообразующую функцию, и до сих пор 50 % инфраструктуры Красноперекопского района – наследие Корзинкиных.

[28] Перцев Василий Александрович (1866–1940) – музейный работник, коллекционер, исследователь древнерусского искусства. С 1919 г. сотрудник Ярославского музея. В 1921–1922 гг. заведующий картинной галереей. Перцев Николай Васильевич (1902–1981) – музейный работник, реставратор, исследователь древнерусского искусства. (Подробнее см.: Ярославские краеведы… С. 27–29.)

[29] Анисимов Александр Иванович (1877–1937) – историк и реставратор древнерусской живописи. В 1918–1919 гг. работал в музейном отделе, был научным руководителем комиссии по сохранению и раскрытию памятников искусства и по реставрации настенной живописи и древних икон Наркомпроса РСФСР; в 1920–1929 гг. зав. отделом памятников религиозного быта Государственного исторического музея, руководил секцией древнерусского искусства Института историко-художественных изысканий и музееведения, работал в Московском НИИ археологии и искусствознания, Государственной академии художественных наук; преподавал в Московском университете, Высших художественно-технических мастерских и др. В январе 1930 г. арестован, в 1931 г. приговорен к 10 годам лагерей, отбывал наказание в Соловецком лагере особого назначения, работал в лагерном музее, реставрировал иконы. В 1937 г. переведен в Беломоро-Балтийский лагерь, расстрелян 2 сентября 1937 г. в урочище Сандармох. (См.: Вздорнов Г.И. Александр Иванович Анисимов (1877–1932) // Советское искусствознание. М., 1984. Вып. 2. С. 297–317; Кызласова И.Л. Александр Иванович Анисимов (1877–1937). М., 2000.)

[30] Омир – так в древней Руси называли Гомера, следуя византийскому произношению «Омирос».

[31] На медных дверях Троицкого собора, главного храма Ипатьевского монастыря, в редчайшей технике золотой наводки изображены античные поэты и философы – Гомер, Еврипид, Платон и даже языческий бог Аполлон. Историки полагают, что Платон и Аполлон считались в Древней Руси пророками, предсказавшими приход Христа.

[32] Смирнов Василий Иванович (1882–1941) – костромской краевед, музейный деятель. Окончил историческое отделение Московской духовной академии со званием магистра (1906 г.), год состоял слушателем естественно-исторического отделения Московского университета. С 1907 г. в Костроме, помощник инспектора духовной семинарии, в 1908–1917 гг. преподаватель первой мужской гимназии, в 1917–1919 гг. директор коммерческого училища, организатор и преподаватель (1918–1922 гг.) Костромского университета, член коллегии по охране памятников искусства и старины в Костроме (1918 г.). В 1912 г. член-учредитель Костромского научного общества по изучению местного края, в 1912–1920 гг. секретарь, в 1921–1929 гг. председатель. Одновременно (1919–1928 гг.) заведовал Музеем местного края, был хранителем соответствующих археологических и этнографических коллекций. В 1922 г. создал и до 1929 г. заведовал этнологической станцией общества, удостоен медали Русского географического общества за совокупность работ. В сентябре 1931 г. сослан в Архангельск; работал в Северном геолого-геодезическом тресте (сектор минеральных ресурсов), где создал специализированный геологический музей: https://www.sakharov-center.ru/asfcd/auth/?t=author&i=2011

[33] Имеется в виду вилла Шиллер – гостиница в окрестностях Бруннена (Швейцария), в которой останавливались во время путешествия летом 1910 г. Н.П. Анциферов и его друзья В.Н. Белокопытов и Г.А. Фортунатов. (Подробнее см.: Анциферов Н.П. Из дум о былом: Воспоминания. М., 1992. С. 240–257.)

[34] Роман немецкого писателя Якоба Вассермана (1873–1934) «Человек с гусями».

[35] Архангельский Сергей Иванович (1882–1958) – советский историк, доктор исторических наук (1939 г.), профессор Горьковского пединститута (1934 г.), член-корреспондент АН СССР (1946 г.). Работал в области медиевистики, античной истории, исторического краеведения. Основатель нижегородской школы аграрной истории Англии Средних веков и Нового времени.

[36] Рукавишников Иван Сергеевич (1877–1930) – русский писатель, поэт-символист Серебряного века и прозаик, переводчик украинской поэзии. Весной 1918 г. вместе с братом Митрофаном создал городской музей в их прежнем доме в Нижнем Новгороде. У братьев была также идея устройства в городе Дворца искусств, но ее признали несвоевременной. И.С. Рукавишников создал Дворец искусств в Москве и заведовал им до закрытия в 1921 г. Наибольшей известностью пользовался его автобиографичный роман «Проклятый род» (1912 г.) о трех поколениях купеческой семьи; прототипом «железного старика» послужил дед И.С. Рукавишникова.

[37] Мельников Павел Иванович (псевд. Андрей Печерский, 1818–1883) – русский писатель, публицист, этнограф-беллетрист. Окончил словесное отделение Казанского университета, служил в Пермской и Нижегородской гимназиях.

[38] Мельников Андрей Павлович (1855–1930) – нижегородский краевед, архивист, художник. Активный деятель Нижегородской ГУАК.

[39] Здесь и далее Н.П. Анциферов цитирует фрагменты из мемуарной хроники А.И. Герцена «Былое и думы». (См.: Герцен А.И. Собр. соч.: В 30 т. Т. 8: Былое и думы. 1852–1868. М., 1956. Ч. III: Владимир-на-Клязьме (1838–1839). Гл. XXIII: Третье марта и девятое мая 1838 года. C. 377.)

[40] Там же. С. 374.

[41] Там же. С. 374–375.

[42] Там же. С. 377.

[43] Свидание и объяснение А.И. Герцена и Н.А. Захарьиной. (См. Письмо А.И. Герцена Н.А. Захарьиной от 3 марта 1838 г. // Любовные письма великих людей. Мужчины / Сост. У.Дойль. М., 2014.)

[44] День венчания А.И. Герцена и Н.А. Захарьиной.

[45] В цитате имеется несколько неточностей; разночтения выделены курсивом; правильно: «В начале 1840 года расстались мы с Владимиром, с бедной, узенькой Клязьмой. Я покидал наш венчальный городок с щемящим сердцем и страхом; я предвидел, что той простой, глубокой внутренней жизни не будет больше и что придется подвязать много парусов. Не повторятся больше наши долгие одинокие прогулки за городом, где, потерянные между лугов, мы так ясно чувствовали и весну природы, и нашу весну... Не повторятся зимние вечера, в которые, сидя близко друг к другу, мы закрывали книгу и слушали скрип пошевней и звон бубенчиков, напоминавший нам то 3 марта 1838, то нашу поездку 9 мая... Не повторятся!» (См.: Герцен А.И. Собр. соч.: В 30 т. М., 1956. Т. 9: Былое и думы. 1852–1868. Часть IV: Москва, Петербург и Новгород (1840–1847). Гл. XXV. C. 9.)

[46] Строка из популярной в XIX в. кандальной песни «Колодники», слова А.К. Толстого. Текст припева не принадлежит Толстому. Припев: «Динь-бом, динь-бом, / Слышен звон кандальный. / Динь-бом, динь-бом, / Путь сибирский дальний. / Динь-бом, динь-бом, / Слышно там и тут: / Нашего товарища / На каторгу ведут»: http://a-pesni.org/popular20/kolodniki.htm

[47] Боголюбский Андрей Юрьевич (род. ок. 1111–1174) – князь. Владимиро-Суздальское княжество в его правление достигло значительного могущества и было сильнейшим на Руси. Усиление княжеской власти и конфликт с видными боярами вызвали заговор, в результате которого он был убит.