Опубликованный А.Б. Изюмским фрагмент дневника Георгия Васильевича Славгородского представляет, безусловно, весьма существенный интерес для истории первых месяцев Великой Отечественной войны. И не только потому, что это фронтовые записи рядового участника боев, чрезвычайно редко встречающиеся в безбрежном море источников этого самого трагического периода отечественной истории. Хитроумный сержант сумел наладить надежный механизм передачи своих дневников в тыл, обеспечивший их сохранность и действовавший всю войну, пока был жив сам автор. Как это ему удалось, для меня остается загадкой.

Но этим интерес к дневнику не исчерпывается. Записи Г.В. Славгородского из тетради за август 1941 г. рассказывают нам о событиях, как это ни удивительно, почти неизвестных. Нет необходимости даже в общих чертах характеризовать историографию летней кампании 1941 г. на Украине, чтобы подкрепить этот тезис. О Великой Отечественной войне издан огромный корпус литературы, документов, в том числе воспоминаний, и гарантировать отсутствие описания того, что происходило на днепровских берегах в августе 1941 г., никак нельзя. Однако рассказать о событиях, которые предшествовали приведенным в дневнике, следует. Иначе многое в записях Славгородского останется неясным.

Как известно, начало Великой Отечественной войны складывалось крайне неудачно для Красной армии. Особенно тяжело было в Белоруссии и Прибалтике, но и на Украине Юго-Западный и Южный фронты не могли сдержать противника. Пусть и медленнее, но они тоже пятились на восток. При этом, судя по всему, советское командование считало, что главной целью группы армий «Юг» вермахта был Киев – столица советской Украины. Основания для этого имелись, ибо немцы рвались к нему по прямой. Уже 28 июня, на седьмой день войны, Красная армия оставила Ровно. Опереться на «линию Сталина» (укрепрайоны на старой госгранице) не получилось, и 5 июля была сдана Шепетовка, 7 июля – Бердичев, 9 июля – Житомир. Еще через два дня, на исходе всего лишь третьей недели войны, немецкие войска появились на западном берегу реки Ирпень, в непосредственной близости от Киева^[1].

Естественно, командование Юго-Западного фронта предвидело такое развитие событий. В начале июля к Киеву подтягивались войска, в городе спешно формировалось народное ополчение. К этому времени руками киевлян на восточном, высоком берегу Ирпеня достраивалась первая линия полевых оборонительных укреплений от Днепра до села Белгородки, что недалеко от Житомирского шоссе, а южнее – от Боярки (известной многим по книге Николая Островского) до того же Днепра. Она заполнила промежутки в линии построенных до войны дотов Киевского укрепленного района. За первой линией обороны строились еще две. В итоге довольно жарких боев в середине июля на Житомирском направлении враг был остановлен.

Командующий войсками фронта генерал-полковник М.П. Кирпонос и его начальник штаба генерал-лейтенант М.А. Пуркаев прекрасно понимали, что противник должен быть заинтересован в захвате переправ через Днепр, одной из крупнейших рек Европы, которую просто так не перешагнешь, и ставили перед своими войсками задачу их прочной обороны.

При этом достаточно взглянуть на карту Украины, чтобы понять, почему выход немецких войск к Киеву в первой половине июля 1941 г. еще не означал начала боев за днепровские переправы. Славутич сразу ниже Киева поворачивает на юго-восток, и вермахту неизбежно требовалось время, чтобы сломить сопротивление советских дивизий и выйти к реке. Но уже в июле способность немецких танковых и моторизованных соединений пробивать оборону наших войск и стремительно развивать успех была хорошо известна советскому командованию. Поэтому к днепровским мостам на правый берег реки, несмотря на крайне сложную обстановку на фронте, направлялись скудные резервы.

В результате к августу у всех днепровских переправ ниже Киева – в Триполье, Ржищеве, Каневе, Черкассах, Кременчуге, Днепропетровске образовались, как их стали называть, плацдармы. Правильнее было бы называть их по-старинному – тет-де-поны, предмостные укрепления. Но ничего, кроме окопов, блиндажей и противотанковых рвов, отрытых вокруг своих городов местными жителями за июль, на правом берегу Днепра не было, поэтому я тоже буду называть их плацдармами. Замечу также: защите днепровских плацдармов придавалось такое значение, что для их обороны создавались новые армейские управления, а на оборону Каневского плацдарма вообще было направлено с фронта управление 26-й армии.

Августовский дневник Георгия Славгородского и рассказывает нам о боях на двух из этих плацдармов – Каневском и Черкасском. Недолгие оборонительные бои на них в историографии Великой Отечественной войны почти не отражены. Достаточно сказать, что в географическом указателе 2-го тома широко известного шеститомника «История Великой Отечественной войны советского народа» Канев даже не значится. Относительно подробное описание боев на Черкасском плацдарме есть, но мемуарное. Принадлежит оно генерал-лейтенанту Н.К. Попелю, бывшему в 1941 г. бригадным комиссаром и членом Военного совета специально сформированной для обороны Черкасс и Кременчуга 38-й армии^[2].

Провинциальная историография тоже, конечно, внесла свой вклад, но своеобразный. Например, авторы черкасского тома «Истории городов и сел Украинской ССР» считают, что Красная армия покинула правый берег Днепра на Черкасчине уже 2 августа^[3], хотя тут же упоминают о бое советских танкистов 6 августа в западной части Каневского района.

Боевые действия на Каневском плацдарме художественно отразил в своих фронтовых корреспонденциях спецкор «Комсомольской правды» Аркадий Гайдар. «Прямой и узкий, как лезвие штыка, лег через реку железный мост» – так начинается его известный фронтовой очерк «Мост», написанный в конце июля или начале августа 1941 г. и опубликованный в газете 20 августа^[4]. В очерке, разумеется, нет ни слова о месте событий, но Гайдар описал именно высоководный каневский мост, построенный в 1930-х гг. на железнодорожной линии Мироновка – Золотоноша. Мост был взорван при отходе от Канева; его быки до сих пор торчат посреди Днепра, даже сохранилось несколько уцелевших пролетов. Отметим, что сержант Славгородский бежал из Канева на левый берег не по этому мосту, а по наведенному рядом понтонному.

В какой конкретно воинской части служил Славгородский, из дневника понять трудно: ведь артиллеристы были и сами по себе, и в пехотных, и в кавалерийских частях. Но упоминание в дневнике бригады эту военную тайну не сразу, но раскрывает. Дело в том, что в первые месяцы войны в советских сухопутных войсках существовали либо противотанковые артиллерийские, либо воздушно-десантные бригады. Пришлось покопаться в литературе, как специальной, так и мемуарной. Так вот, Славгородский служил в 4-й воздушно-десантной бригаде 2-го воздушно-десантного корпуса. Это следует из мемуаров Маршала Советского Союза И.Х. Баграмяна, в июле 1941 г. возглавлявшего, тогда еще полковником, оперативный отдел штаба Юго-Западного фронта. Правда, в тексте мемуаров номер бригады не упоминается: Баграмян лишь отметил, что в начале июля одна воздушно-десантная бригада была направлена на оборону каневского железнодорожного моста^[5], но на помещенной в его книге схеме (с. 257) в составе 26-й армии указана именно 4-я воздушно-десантная бригада. Противотанковой бригады в составе армии не было.

Скудость историографии событий на Каневском и Черкасском плацдармах определила соответственно и совсем уж запредельную скудость известий о боевых действиях 4-й воздушно-десантной бригады, в которой служил сержант Славгородский. В литературе по истории советских воздушно-десантных войск^[6] редки упоминания даже о 2-м воздушно-десантном корпусе, в который она входила, не говоря уже о самой бригаде. Есть только одно исключение: в военно-историческом очерке боевого пути 32-й гвардейской стрелковой дивизии^[7], сформированной в 1942 г. на Северном Кавказе на базе 2-го воздушно-десантного корпуса, обойтись без рассказа о боевых действиях корпуса и входивших в него бригад было невозможно. Но автор этой книги, судя по всему, никакими документами о боевых действиях 4-й воздушно-десантной бригады в районе Канева не располагал, поэтому написал о них откровенную, но красивую ерунду – десантники, как истинные чудо-богатыри, в течение месяца вели в Каневе ожесточенные бои, отбивая чуть ли не в одиночестве непрерывные атаки противника^[8]. Очевидная мысль о том, что за месяц этих боев от бригады (всего-то две с половиной или три тысячи человек) просто ничего бы не осталось и дальнейший боевой путь у нее бы уже не состоялся, Н.К. Закуренкову в голову не пришла.

Замечу, что куда больше написано о 3-м воздушно-десантном корпусе, причем не столько о корпусе в целом, сколько о его 5-й бригаде, так как ею командовал Герой Советского Союза А.И. Родимцев, прославившийся в Сталинграде и ставший к концу войны дважды Героем. К тому же он написал после войны несколько мемуарных книг о боях за Киев. 3-й корпус вообще сыграл значительную роль в отражении августовского штурма Киева. Но в основном интерес исследователей (чаще всего не профессиональных историков) сосредоточен на больших и малых десантных операциях Великой Отечественной войны, т.е. применении воздушно-десантных войск по прямому назначению.

В контексте же событий, описанных в дневнике Славгородского, очевидно, что в июле 1941 г. командование Юго-Западного фронта возлагало на этот род войск серьезные надежды. Правда, на чем они основывались, не совсем понятно. Ведь по огневой мощи воздушно-десантные корпуса в силу специфики своей структуры не могли сравниться даже с обычными стрелковыми дивизиями: в кадровой дивизии было два артполка, не считая полковой и батальонной артиллерии, много станковых пулеметов, а у десантников в корпусе и бригадах – только артдивизионы с 45-мм и 76-мм пушками. Бороться с немецкими танками десантникам было гораздо труднее. Кроме того, большая часть воздушно-десантных бригад 1941 г. формировалась буквально за месяц до начала войны на базе стрелковых дивизий, и они не успели стать полноценными боевыми единицами. Конечно, в десантники отбирали здоровых, крепких мужиков, поэтому по физической подготовке воздушно-десантные бригады превосходили простую пехоту. К тому же штатная численность бригады в нетронутом войной виде составляла 2588 человек^[9], т.е. по числу «штыков» она не так уж и сильно отличалась от истрепанной в боях стрелковой дивизии.

Уже в июле пять воздушно-десантных бригад 2-го и 3-го корпусов, входивших в состав войск Юго-Западного фронта, были направлены на усиление Киевского укрепленного района, а одна, 4-я, как сказано выше, оказалась в Каневе. Стоит отметить еще одно обстоятельство. Считается, что 2-й воздушно-десантный корпус входил в действующую армию уже с 11 июля 1941 г.^[10] А вот дневник Славгородского наглядно свидетельствует, что для десантников 4-й бригады реальные боевые действия начались лишь в августе.

Завершая рассказ о событиях июля–августа 1941 г. на Юго-Западном фронте и участии в них воздушных десантников, надо сказать и о том, как развивались боевые действия на Каневском и Черкасском плацдармах.

Наличие на Каневском плацдарме значительной группировки сил (26-я армия насчитывала в начале августа целых девять стрелковых дивизий и кавалерийский корпус^[11]) побуждало советское командование использовать ее для облегчения положения на южных подступах к Киеву. В частности, 5-й кавалерийский корпус должен был прорваться от Канева к Ржищеву. Это наступление не удалось (вот откуда в дневнике Славгородского двигающиеся взад и вперед конники), потом немцы как-то легко сбили с Ржищевского плацдарма оборонявшую его дивизию, и удержание Каневского плацдарма стало для Юго-Западного фронта обременительным. В итоге 26-я армия ушла на левый берег. Примерно по такому же сценарию развивались события и на Черкасском плацдарме. Официально Канев был оставлен 16 августа^[12], а Черкассы – 22 августа 1941 г.^[13]

Обратимся теперь к содержанию дневника Славгородского.

Скорее всего, автор не всегда делал записи в своей тетрадке в тот же день, что во фронтовых условиях в общем-то естественно и неизбежно. В этом контексте весьма интересны записи об оставлении советскими войсками городов. Удивляет, конечно, его недоумение в записи от 9 августа по поводу сдачи Минска – он должен был бы догадаться об этом хотя бы по сводкам Совинформбюро, сообщавшим о сдаче городов, лежащих восточнее Минска. Но вот в записи от 18 августа Славгородский перечисляет сданные города – Смоленск, Кировоград, Первомайск, Кривой Рог, Николаев. Ладно Смоленск, его оставили еще в июле. Понятно Первомайск и Кировоград – немцы заняли их 3 и 4 августа^[14]. Но Кривой Рог был сдан 15 августа, а Николаев – и вовсе 17-го^[15]. Одно из двух: либо Славгородский записал это позже, уже прочитав сводки Совинформбюро, либо «солдатский телеграф» был в августе 1941 г. немыслимо быстр и доносил до каневских берегов известия за сотни километров уже на следующий день. На мой взгляд, первое вероятнее.

Публикатор дневника не обратил внимания на названия небольших населенных пунктов, часто упоминаемых Славгородским. Между тем сержант записывал их так, как слышал, т.е. чаще всего неправильно. Прокомментирую их в порядке упоминания в дневнике, опираясь на черкасский том «Истории городов и сел Украинской ССР» и современные карты в Интернете.

Бобрики – это большое село Бобрица в 6 километрах севернее Канева, недалеко от Днепра. Тростинец – село Тростянец, расположенное в 10 километрах от Канева западнее Бобрицы. Ковратом Георгий, судя по всему, называет сразу три населенных пункта – село Коврай, Коврай Второй и Коврайские хутора уже Золотоношского района, вытянувшиеся вдоль так не понравившейся ему речки Коврай. Корабовка – это село Коробовка в Золотоношском районе.

Остальные селения Золотоношского района Славгородский назвал правильно. Правда, найти в этом районе село или деревню Чеховку ни в черкасском томе, ни на карте мне не удалось (Чеховка есть, но в Чернобаевском районе, в полусотне километров от Черкасс, куда Славгородский попасть никак не мог). Возможно, что сейчас на месте этой Чеховки – Днепр, так как после строительства Кременчугской ГЭС и подъема уровня воды в реке низменные места левого берега были затоплены.

Последнее уточнение – не Бахмачи, конечно же, а город Бахмач, крупный железнодорожный узел, который и бомбили нещадно немцы в последние дни августа. Впрочем, Славгородский мог записать его во множественном числе со слов местных жителей, которые в обиходе могли так называть и город, и одноименное село рядом с ним.

И, наконец, о том, чего со своей батарейной колоколенки сержант Георгий Славгородский заведомо не видел и не слышал. Но результаты описал очень выразительно.

Не знаю, как у кого, а у меня при чтении его дневника неоднократно возникало ощущение какой-то бестолковости происходившего. Ну в самом деле, вот артиллеристы постреляли куда-то, а потом отошли, причем живо описанный Славгородским отход бригады от Канева на левый берег крепко попахивает откровенным драпом. Пришли в Черкассы, снова постреляли – снова отошли, опять в большой спешке, опять с сильным ароматом драпа…

Сержант Славгородский, судя по всему, прекрасно отдавал себе отчет в том, чего в дневнике не должно быть. Он ни разу не назвал по фамилии даже своего командира батареи, хотя упоминал его неоднократно – просто комбатом. Нет в дневнике и фамилии командира бригады, сержант лишь в одном месте уважительно написал, что «сам полковник» водил бойцов в атаку.

Так вот, 4-й воздушно-десантной бригадой с самого начала ее формирования в Конотопе командовал 37-летний полковник Григорий Никифорович Перекрестов, назначенный комбригом после семи или восьми месяцев учебы в Военно-воздушной академии. Он служил в Красной армии с 1922 г. и был кадровым кавалеристом, имевшим к 1940 г. за плечами пять лет командования кавалерийским полком. Никакого боевого опыта у него не было. Скорее всего, именно поэтому с командованием действовавшей по-пехотному воздушно-десантной бригадой у него не очень-то получилось. По мнению кого-то из его начальников, высказанному, скорее всего, постфактум, он оказался «не способным в бою командовать соединением (даже таким могучим, как воздушно-десантная бригада. – С.М.) …в обстановке плохо разбирается и делает неправильные выводы»^[16]. Летом 1941 г. таких командиров, не умевших еще успешно управлять боем, было немало; кто-то учился воевать быстрее, кто-то медленнее, если «учителя» такую роскошь позволяли. Но Перекрестов не сумел удержать в руках управление бригадой, допустив на Черкасском плацдарме самовольный отход двух ее батальонов. (Похоже, вот этим-то и объясняется такое раздражение от происходившего вокруг, сквозящее в записях Славгородского последней декады августа.) Последовал арест, следствие и приговор военного трибунала – 10 лет заключения. Однако в октябре 1941 г. тяжесть вины Перекрестова на фоне чудовищной сентябрьской катастрофы Юго-Западного фронта оценивалась уже иначе. Да и полковников в армии резко поубавилось. Поэтому дело пересмотрели, судимость сняли и в ноябре вернули полковника Перекрестова в кавалерию, назначив сразу командиром дивизии. В 1942 г. он короткое время побыл заместителем командующего 9-й армией, а затем до конца войны командовал на различных фронтах горнострелковым и стрелковым корпусами. В августе 1945 г. 16-й стрелковый Ковенский корпус под командованием Г.Н. Перекрестова отличился в Маньчжурской операции, а Григория Никифоровича удостоили звания Героя Советского Союза.

Славгородский, конечно, о боевом пути своего комбрига так и не узнал. В его дневнике осталась лишь августовская неразбериха 1941 г. на левобережье Днепра.

В заключение хотелось бы еще сказать вот о чем.

В дневнике Славгородского упоминаются фамилии его сослуживцев, в том числе и погибших, он даже называет цифру потерь всего артдивизиона – 7 убитых за неделю боев в Каневе (запись за 17 августа). Надо сказать, весьма скромная цифра, хотя это ведь потери артиллеристов, а не «штыков» из парашютно-десантных батальонов.

Для сопоставления я решил оценить потери всей 4-й воздушно-десантной бригады в боях августа–сентября, воспользовавшись популярным сайтом ОБД «Мемориал». Набрал в поисковике сайта «4 вдбр» (4-я воздушно-десантная бригада) и получил 943 записи. Цифра, вообще говоря, не очень соответствующая тяжести потерь бригады в 1941 г. Хотя анализировать и такую массу сведений трудно и долго. Тогда я набрал только «август 1941 г.» и получил тоже странную, но уже вполне поддающуюся анализу группу из 89 записей. Среди них обнаружилось несколько повторных, а одного погибшего специалисты компании ЭЛАР, создавшей БД, и вовсе утроили. Но не это было самым печальным. Машина выбрала из базы все записи с сокращением «вдбр» и цифрой 4. Поэтому в данном перечне оказались все погибшие и пропавшие без вести из всех четвертых батальонов любых других воздушно-десантных бригад и, сверх того, даже из 4-го воздушно-десантного корпуса.

А вот из 4-й воздушно-десантной бригады за август 1941 г. в прославленной ОБД значится всего-то 10 погибших и пропавших без вести. Из них только один (!) погибший – Афанасий Иванович Ширяев – учтен по извещению о его гибели 10 августа 1941 г., посланному на простом тетрадном листке в военкомат призыва. Характерная черта оформления похоронок в начале войны: старший политрук Бондарь, комиссар 2-го отдельного парашютно-десантного батальона бригады, умудрился не датировать свое извещение, не назвать в нем воинское звание погибшего, не указать место его захоронения. Еще один младший лейтенант, попавший в плен в Каневе 16 августа, значится среди освобожденных из плена. Остальные, все как один – командиры, учтенные как пропавшие без вести по приказам Главного управления кадров Красной армии об исключении их из армейских списков. Приказы по большей части относятся к последнему году войны или вовсе к послевоенным годам. Известно, что такие поздние приказы чаще всего основывались на заявлениях родственников об утере связи с человеком, поэтому за датой исчезновения командира без вести в этом приказе стоит, как правило, лишь дата последнего полученного от него с фронта письма…

Что все это означает? А то, что за август 1941 г. никаких списков погибших и пропавших без вести из 4-й воздушно-десантной бригады в органы учета потерь не поступило. Обязательный же учет в штабах батальонов и бригады сгинул в сентябрьском окружении, и имена красноармейцев и командиров 4-й воздушно-десантной бригады, погибших на днепровских берегах в августе 1941 г., остались не вписанными в архивную летопись войны.

Георгий Славгородский в своем дневнике называет всего лишь два таких имени, называет случайно: подорвавшийся на нашей же мине в Черкассах батарейный писарь Фалеев, брошенный при отходе от Черкасс раненным, и, вероятнее всего, там же погибший ефрейтор Кишка (Кишко) из взвода управления батареи… Если в 1941 г. не было кому сообщить родным об их участи, то публикация дневника Славгородского сегодня, через три четверти века, заменяет не написанные тогда похоронки.

На мой взгляд, именно эта особенность такого источника, как дневник, письмо, воспоминания, – единственность, уникальность сообщения о судьбе человека на войне, – придает ему непреходящую ценность. Архивисты чувствуют это и по всей России собирают эти источники, публикуют их^[17], но сколько же писем фронтовиков, их немудреных записок, даже редчайших дневников времен войны уже сгинуло в заброшенных деревенских избах и на городских помойках…

Завершая свой комментарий этого примечательного документа, хочу надеяться, что наступит время и фронтовые дневники Георгия Васильевича Славгородского увидят свет в полном объеме. А пока эти августовские записи – яркая крупица в копилке наших знаний о Великой войне.

[1] Здесь следует отметить, что широко известный немецкий источник – военный дневник генерала Ф.Гальдера содержит сведения об иных планах немецкого командования. Оказывается, в июле 1941 г. Гитлер настаивал на повороте соединений 1-й танковой группы Э. фон Клейста от Бердичева на юг в направлении Винницы с тем, чтобы окружить и уничтожить советские войска на просторах Правобережной Украины. Сам Гальдер считал, что наносить такой удар надо не на юг, а на юго-восток, на Белую Церковь, откуда танки Клейста все равно пойдут на юг и замкнут кольцо окружения значительно восточнее. Перспектива устройства русским такого огромного котла настолько вдохновляла Гальдера, что он прямо называл захват Киева и днепровских переправ второстепенной задачей. Однако в штабе группы армий «Юг» так не думали и, скорее всего, рассчитывали взять Киев с ходу. (См.: Гальдер Ф. Военный дневник: Ежедневные записи начальника Генерального штаба сухопутных войск. От начала восточной кампании до наступления на Сталинград (22.06.1941 – 24.09.1942). М., 2004. С. 98–99.)

[2] Попель Н.К. В тяжкую пору. М., 1959. С. 270–275.

[3] Iсторiя мiст i сiл Украпнськоп РСР: Черкаська область. Кипв, 1972. С. 57.

[4] Гайдар А. Собр. соч.: В 4 т. М., 1960. Т. 3. С. 288, 396.

[5] Баграмян И.Х. Так начиналась война. М., 1971. С. 191.

[6] См.: Советские воздушно-десантные: Военно-исторический очерк. 2-е изд., испр. и доп. М., 1986; Мусиенко В.А. Истоки: От отдельных десантных отрядов до воздушно-десантной армии 1930–1944–1945 гг. М., 2012; Воробьев А.С., Остапенко Д.В. Основа основ. Воздушно-десантные войска: Создание. Великая Отечественная война. М., 2013; Николаев Я.Ю., Вдовин А.В. Воздушно-десантные войска Вооруженных сил СССР: история создания, развития и боевого применения. Ч. 1: 1930–1960-е гг. (Военно-исторический очерк). Воронеж, 2014.

[7] Закуренков Н.К. 32-я гвардейская: Боевой путь 32-й гвардейской стрелковой Таманской Краснознаменной ордена Суворова дивизии. М., 1978.

[8] Там же. С. 8.

[9] Воробьев А.С., Остапенко Д.В. Указ. соч. С. 58.

[10] Перечни наименований объединений, соединений и других формирований Вооруженных сил, народного ополчения, гражданских ведомств СССР и иностранных формирований, участвовавших в Великой Отечественной и советско-японской войнах 1941–1945 гг.: Справ. М., 2005. С. 50.

[11] См.: Исаев А.В. От Дубно до Ростова. М., 2004. С. 458.

[12] Освобождение городов: Справ. по освобождению городов в период Великой Отечественной войны 1941–1945. М., 1985. С. 107.

[13] Там же. С. 254.

[14] Там же. С. 185, 120.

[15] Там же. С. 135, 166.

[16] Биографическую справку о Г.Н. Перекрестове см.: Великая Отечественная. Комкоры: Воен. биогр. слов. М.; Жуковский, 2006. Т. 1. С. 421–422.

[17] Одна такая публикация меня поразила. Не так давно в Хакасии были опубликованы воспоминания Николая Ивановича Журавеля (1908–1992), написанные около 1985 г., в 1941 г. служившего в составе 91-й стрелковой дивизии Западного фронта. (См.: Победе в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг. посвящается… Сб. архивных документов: фронтовые письма и воспоминания. Абакан, 2013. С. 37–48; О Н.И. Журавеле см: Шевченко Т. Партизанский прокурор Журавель // Хакасия. 2013. 10 апр.) Он был взят в плен в Вяземском котле, бежал и до возвращения в ряды Красной армии сражался в рядах смоленских партизан. В своих воспоминаниях он, естественно, называет своих однополчан, живых и погибших партизан и военнослужащих Красной армии, но, кроме того, сообщает полные имена изменников, служивших оккупантам (у нас, как правило, не принято и считается стыдным упоминать их имена). При чтении публикации не оставляет чувство – пожилой человек писал так специально. Некому больше вспомнить ни о партизанах, ни о погибших солдатах, ни о предателях. Все уже ушли… А вспомнить-то надо всех!