Второй завершающий том дневника последнего российского императора Николая II охватывает события 1905– 1918 гг. Уже первая запись демонстрирует главные желания мемуариста: победоносно закончить русско-японскую войну, «тихо и безмолвно» жить в стране и в кругу своей семьи. Это заставило его с гораздо большим вниманием отнестись к государственным делам. Император наладил регулярную систему докладов, активно утром и вечером работал с документами, а когда находился вне своих резиденций, включая зарубежные поездки, использовал как фельдъегерскую связь, так и вызовы министров для личных докладов.

И все же решение государственных проблем очень скоро и вплоть до трагической развязки с отказом от престола становится скорее ритуалом, чем насущной потребностью. Каждый год он проживал согласуясь с собственными интересами. Политические проблемы в менявшейся Российской империи его раздражали, ибо не совпадали с усвоенными в детстве идеалами, отвлекали от привычной жизни, и только более или менее честное окружение толкало его на слабые модернизационные решения. Император упрямо сопротивлялся переменам и в лучшем случае был готов принять технические достижения современности, пригодные для войны и развлечений. К его традиционным развлечениям (охота, театр, бильярд, карты) теперь прибавился кинематограф.

Таков общий контекст второго тома дневника Николая II. Попытаемся проанализировать включенные в него дневниковые записи, методику их публикации, используя опыт предшествующего разбора первого тома^[1].

После 1904 г. приблизительно до 1914 г. выявленная нами их типология сохраняется, преобладает самый простой тип – обезличенный. Об этом говорят, например, наугад выбранные записи за 1905 г. («Имел три доклада»), 1906 г. («Имел два доклада и прием»), 1913 г. («До завтрака принял два обычные доклада»), 1917 г. («Доклад кончился вовремя») (Ч. 1. С. 16, 18, 114, 728; Ч. 2. С. 295). Позднее все чаще обнаруживается второй – полуобезличенный тип с упоминанием только фамилий посетителей кабинета императора, что подтверждают, например, записи 1905 г. («После чая был Абаза»), 1914 г. («После доклада Мамантова принял японского посла Мотоно»), 1917 г. («С 10 час[ов] принимал: Гурко, Беляева и Покровского») (Ч. 2. С. 4, 289).

Третий тип – частично содержательный, раскрывающий подчас всего лишь намеками суть бесед императора со своими посетителями, по-прежнему редок и едва ли не каждый раз нуждается в пояснении. Данные записи отчетливо отражают интересы и настроения Николая II и как человека, и как государственного деятеля. Например, «Приняли атаманца Краснова, который приехал из Маньчжурии; он рассказывал нам много интересного о войне. В “Русском инвалиде” он пишет статьи о ней», «Завтракал Мин, произведенный в ген[ерал]-майоры с зачислением в свиту. Он рассказал много про Москву и о подавлении мятежа; он показал нам образцы взятых полком револьверов и ружья», «Целое утро возился с Петюшей и Редигер[ом] насчет нового обмундирования», «В 10 час[ов] принял Джунковского по возвращении его из командировки в Москву по случаю беспорядков и погромов», «В 10 час[ов] принял Маркова по финлянд[ским] делам» (Ч. 1. С. 14, 108, 279; Ч. 2. С. 133, 292).

Названные типы записей отражают иерархию значимости для императора решаемых государственных дел, поэтому вольно или невольно он ее и демонстрирует. Мы видим, что, во-первых, перед нами человек, ощущающий себя абсолютным властителем происходящего. Он уверен в совершенстве существующей системы управления империей, что позволяет положиться на мнения и действия министров. Этим и объясняется преимущественно обезличенная фиксация решаемых государственных дел в дневнике Николая II. Правда, из этого правила есть исключение: при премьерстве П.А. Столыпина количество приемов с докладами министров явно сокращается. Трудно утверждать, было ли это одним из условий Столыпина или император просто доверял ему, но скорее всего, и то, и другое.

Во-вторых, соратников по управлению империей Николай II едва ли не подсознательно ранжирует. Называя их исключительно по фамилии, император демонстрирует свое особое отношение – постоянную и ровную доброжелательность, настороженность и официальность, которые постепенно могут переходить в разочарование. К таким людям, судя по дневнику, он либо благосклонен, либо недоволен ими. Пожалуй, за исключением Столыпина. Император явно положился на него в государственных делах, он доверяет ему, с интересом, а не просто по обязанности слушает его преимущественно вечерние регулярные доклады. В отношении Столыпина привычка оценивать доклады подчиненных по продолжительности, а не по существу отсутствует.

В-третьих, Николай II, в ряде случаев фиксируя суть решавшихся им вопросов, демонстрирует тем самым не только их государственную важность, но и принципиальный интерес для себя. Эти записи очень важны для понимания личности императора.

Особый интерес для современных читателей представляют как раз записи личностного характера (они значительно реже остальных). Автор дневника в целом строг, выдержан в передаче личных чувств. После 1904 г. мы практически не найдем следов откровенных страданий, например, по поводу болезни сына Алексея или постоянных недомоганий императрицы. Дневник в этом смысле соответствует образу публичного человека, одетого в официальный мундир. Всего два-три раза император словно вскрикивает от страданий наследника, например, записав 16 июля 1913 г.: «У Алексея от усиленных движений руками во время игры – вечером заболело в правом локте, долго не мог заснуть и сильно страдал, бедный!» (Ч. 1. С. 773). Эмоции характерны лишь для записей о Г.Распутине, с которым связаны надежды на избавление от болезни: «После чая пошли на другую сторону наверх и там имели радость повидать и поговорить с Григорием!», «После обеда к нам пришел Григорий; долго сидели с ним. Было очень хорошо», «Только вечером под влиянием успокаивающей беседы Григория душа пришла в равновесие!» (Ч. 1. С. 189, 377; Ч. 2. С. 66), причем подобные упоминания по частоте уступают лишь записям о встречах с близкими и министрами, охоте, военных парадах, смотрах и учениях.

В редких записях встречается эмоциональная оценка событий в государстве. Так, 9 января 1905 г. он записывает: «Тяжелый день! В Петербурге произошли серьезные беспорядки вследствие желания рабочих дойти до Зимнего дворца. Войска должны были стрелять в разных местах города, было много убитых и раненых. Господи, как больно и тяжело!», в 1907 г.: «Памятный день, навсегда омраченный ужасной гибелью флота в Цусимском бою!», 1908 г.: «Долго разговаривали о пакостном поступке Австрии, о захвате ею Боснии», 1914 г.: «Сегодня совершилась важная для меня перемена: Коковцев уволен от своих обязанностей, Горемыкин назначен председ[ателем] Совета министров, а Барк – управл[яющим] Мин[истерство]м финансов» (Ч. 1. С. 15, 206, 334; Ч. 2. С. 8). Он явно не любит Государственную думу, преодолевая себя, встречается с ее председателями и традиционно оставляет об этом только сухие протокольные записи. Схожи с ними заметки последних дней перед началом Первой мировой войны. Кажется, что их автор прячет и от себя чувства и мысли. Но это не совсем так.

В отличие от дневника конца ХIХ – начала ХХ в., где император не скрывал зависимости своего настроения от погоды, здесь автор более скрытен: он научился владеть собой. Однако это удается ему не всегда. 18 июля 1914 г., за день до подписания манифеста об объявлении войны Германии, словно бы предчувствуя будущее, Николай II записал: «День простоял серый, такое же было и внутреннее настроение» (Ч. 2. С. 47). И что показательно: вплоть до 21 июля дневник впервые за все время его ведения не содержит сведений о погоде.

Сравнив освещение императором периодов русско-японской и Первой мировой войн, можно заметить, что записей о последней гораздо больше. Конечно, ко времени Первой мировой войны связь стала значительно лучше, однако и сам масштаб событий заставлял Николая II более пристально их отслеживать, превращая дневник в своеобразную хронику, раскрывающую особенности личного восприятия происходившего. Вот, например, он присутствует на смотре народного ополчения, который происходит под проливным дождем. Отметив этот момент, император пишет: «У ратников хороший бодрый вид; только странное впечатление производит сочетание всевозможных погон и околышей фуражек в той же части» (Ч. 2. С. 59). Как видим, его волнует не формирование ополчения, а всего лишь внешность ратников – пестрота их обмундирования его раздражает.

Применительно к археографической стороне публикации отметим, что во втором томе она в целом улучшилась. Названия элементов поисковой системы издания, одновременно являющихся частью комментариев, отвечают их сути: теперь это не «указатели», а «списки» и «перечни» церковных и религиозных терминов, географических названий, мест и сооружений, кораблей и т.д. Однако их роль, за исключением списков церковных терминов, определений и сокращенных слов, по-прежнему ничтожна, поскольку они не содержат отсылок на страницы. Особенно вызывающим нарушением общепринятых норм выглядит такая новация составителей, как замена общепринятого географического указателя «Аннотированным перечнем географических названий, мест и сооружений», в котором читателям предлагаются впечатляющие новеллы о Выборге, Гатчине, Днепре, Киеве, Ливадии, Орше, Финляндии и др., а заодно и «удовольствие» самостоятельного поиска на почти 1300 страницах издания их упоминаний. Не все в порядке и с именным указателем. Из 60 фамилий авторов книг, прочитанных государем, в нем присутствует менее половины – 23 фамилии. Кроме того, случайная выборка показывает, что упомянутый в указателе к первой части публикации Г.Распутин отсутствует (Ч. 1. С. 551, 554, 562, 574, 578, 582, 584, 586, 588, 593, 601, 611, 617, 618, 643, 778, 791). На этих страницах фигурирует исключительно министр морского флота России И.К. Григорович. Возможно, это «шутка компьютера»: при автоматизированной сортировке он не смог отличить Григория от Григоровича. Однако результаты машинной обработки данных археограф тоже обязан проверять. Необъяснимо и отсутствие во втором томе ряда важных элементов, присутствовавших в первом томе. Особенно обидно, что нет здесь хотя бы перечня воинских структур, с которыми так или иначе имел дело Николай II в годы Первой мировой войны. Они были самыми напряженными в жизни императора и истории российской армии.

В публикации сделано немало для повышения качества примечаний по содержанию. В ней даже остались следы двукратного обращения к тексту для комментирования ранее пропущенных мест, требующих пояснения. Повторные комментарии помечены в подстрочных примечаниях звездочкой, чтобы не менять нумерацию прежних пояснений, вынесенных в специальные части к годовым записям дневника. В отличие от первого тома подстрочные пояснения по содержанию источника теперь встречаются на многих страницах (только в первой части их около 120, а вот во второй всего лишь три). Попытку вторичного комментирования содержания источника, пусть и нарушающую архитектонику публикации, можно только приветствовать, но следует признать, что в целом комментарии по-прежнему далеки не только от идеала, но и от имевшихся у составителей возможностей. По нашим подсчетам, в первой части второго тома дневника осталось около 300 «неопознанных пробелов» текста, что много для такого документального источника. Вторая часть тома в этом смысле тоже далеко не безупречна: количество непоясненных фрагментов здесь много больше.

Вместе с тем второй том издания, как и первый, замечателен реальным комментарием содержания дневника, которое не может не поражать своей основательностью. Эти комментарии по-прежнему напоминают микростатьи, а иногда и хрестоматии документальных источников, имеющих отношение к тексту, однако более сдержанно, чем в первом томе, демонстрируют знания составителей. В подавляющем большинстве теперь они деловитее и по существу приобрели еще и нужный библиографический аспект, что важно.

Тем не менее явная избыточность комментариев присуща и второму тому публикации. Например, комментируя упоминание в дневнике Союза русского народа, составители не ограничиваются его общей характеристикой в качестве «православно-монархической, националистической организации, крупнейшего черносотенного образования на территории России», а продолжают: «Император поддерживал “Союз”» и далее приводят обширную справку о финансировании этого «Союза», отношении к нему Столыпина, текст ободрительной телеграммы Николая II его председателю (Ч. 1. С. 550–551). И напрасно, ведь даже эти данные все равно не дают полной картины деятельности «Союза», отношения к нему Николая II и Столыпина. В публикации почти страницу занимает комментарий о русском мастере фотографии С.М. Прокудине-Горском (Ч. 1. С. 443–444), зато нисколько не проясняется запись от 10 марта 1914 г.: «Вечером смотрели интересные диапозитивы цвет[ные] фотографии видов Алтайского округа» (Ч. 2. С. 16).

В любой научной документальной публикации комментарии должны содержать не просто необходимые, но и беспристрастные пояснения текста источника. В данном издании для придания комментариям объективности применяется цитирование документов официального характера и личного происхождения (дневники, письма, воспоминания окружающих императора людей). Последние порой носят фактографический характер, но очень часто содержат оценки важнейших исторических событий. Так, например, открытие II Госдумы прокомментировано в публикации цитатой из сочинения С.Ф. Ольденбурга «Царствование Николая II» (Ч. 1. С. 259), в противовес которому можно привести прямо противоположные суждения.

Что касается достаточности комментариев, то она менее поддается регламентированию. Недостатки по этой части во многом вызваны избранной составителями моделью документальной публикации, поэтому некоторые из них сочтем дискуссионными. Однако есть просчеты, которые целиком и полностью можно отнести к компетенции ответственного редактора. Они выражаются как в неполноте комментирования, так и в случаях ничем не объяснимого дублирования комментариев. О последнем скажем особо.

В первой части второго тома в записи за 1909 г. упоминается Агван Доржиев – посланник Далай-ламы XIII. Пространный комментарий к нему сообщает о строительстве в Санкт-Петербурге по его просьбе дацана, а в Иркутской губернии – храма во имя долголетия наследника цесаревича. В комментарии к записи за 1913 г. эта информация повторена в несколько измененной редакции и с важными дополнениями (Ч. 1. С. 442, 813–814). Ясно, что комментарии готовили разные составители, а редактор повтор не убрал. Другим примером невнимательности ответственного редактора публикации является своеобразное отставание комментариев по содержанию – они даются не при первом упоминании требующих пояснения объектов, а после нескольких записей. Так, 6 декабря 1907 г. император записывает: «После многолетнего раздумывания я решился под конец переменить форму армии, вернуть гвардии прежнюю форму Анпапа и восстановить старые уланские и гусарские полки. Все это объявлено в приказе сегодня» (Ч. 1. С. 250), но комментарий о реформе привязан к записи от 19 января 1908 г.: «Утром Петюша привез коллекцию киверов и 10 ниж[них] чинов, одетых в разные кавал[ерийские] формы» (Там же. 1. С. 275).

В заключение остановимся на репродукциях фотодокументов. Их здесь 87, из которых 25 носят портретный характер, 44 – ситуационный, 13 – событийный и пять – видовой^[2], а преобладают снимки сюжетов из частной жизни императора. Лишь 10–12 фотодокументов можно отнести к официальным. Иначе говоря, замысел составителей публикации очевиден: документальный фоторяд был связан с преимущественным показом личной жизни императорской семьи и выборочно – с ее официальной деятельностью, например императора в качестве Верховного главнокомандующего. Такой подход составителей к изданию фотодокументов вполне объясним:  едва ли не половина текста этого источника касается личной жизни императора и его семьи. И фотографии нам прекрасно это демонстрируют: уборка снега, морские прогулки на яхте «Штандарт», отдых в Крыму, игра в большой теннис, езда в автомобиле, купание, охотничьи трофеи и т.д. При этом фотографии дополняют текст дневника. Например, на них запечатлены лица членов царской семьи. Они почти всегда суровы, даже у детей, лишь на одном снимке Николай II сдержанно улыбается, на трех – Александра Федоровна позволяет себе улыбнуться. Каковы бы ни были причины их скорби, нам важно, что снимки соответствуют только частной линии дневника Николая II. Другая линия, связанная с государственной деятельностью императора, отражена в фотографиях более чем скромно, т.е. фактически осталась без внимания.

В итоге археографическую составляющую публикации фотодокументов в целом по части их отбора нельзя признать удовлетворительной. Налицо лишь частичное сопровождение текста письменного источника репродукциями фотодокументов. Обратившись к заголовкам и аннотациям последних (на основании случайной выборки из девяти снимков – № 1, 11, 21, 31, 41, 51, 61, 71, 81), отметим, что только один отвечает содержанию. Остальные либо небрежны, либо неточны. Например, один снимок озаглавлен как портрет («Вел. княжна Татьяна Николаевна в Александровском парке. Царское Село. 28 апреля 1917 г.»), хотя является ситуационной фотографией, связанной с обустройством императорской семьей огорода. Действительно, в дневнике императора 28 апреля 1917 г. записано: «Днем гуляли и приступили к работам по устройству огорода в садике против окон Мама» (Ч. 2. С. 307).

Современная историографическая и археографическая ситуации таковы, что позволяют игнорировать критику любого издательского проекта без последствий для его дальнейшей судьбы. Не часто, но порой мы видим, что научный результат той или иной документальной публикации определяется не столько соблюдением общепринятых норм археографического оформления, сколько ценностью включенных в нее источников – они скрывают археографические огрехи и готовы неудачу превратить в успех. Археографические просчеты публикации дневника Николая II в первом томе были поправлены при издании второго тома, но лишь частично и как-то нехотя. Поэтому читателям, благодарным сотрудникам Государственного архива Российской Федерации за введение в научный оборот полного и точного текста дневника Николая II, стоит знать, что его археографическая часть могла быть более фундаментальной.

В.П. КОЗЛОВ

[1] Козлов В.П. Дневники императора  Николая II (1894–1918) [Рец.] // Отечественные архивы. 2012. № 5. С. 114–120.

[2] Здесь использована терминология, предложенная автором рецензии. См.: Козлов В.П. Публикации фотодокументов в 1990–2000-е гг.: археографический анализ // Там же. 2015. № 1. С. 46–55.